Молодая женщина около сорока лет, одетая в строгий костюм, внимательно посмотрела на меня.
Она внимательно изучила мои документы и задала множество вопросов. – У вас есть дети? – Сын.
Он проживает в другом городе.
У него своя семья. – Он знает о происходящем? – Нет.
Я не хочу его тревожить.
Она кивнула в знак понимания. – Это понятно.
Однако он может выступить свидетелем, если дело дойдет до суда.
Важно также выяснить, применялся ли материнский капитал при приобретении квартиры, была ли ипотека.
Это может повлиять на ход дела. – Нет, мы покупали за свои средства.
Долго копили.
Ипотеки не было.
Материнский капитал тогда еще не существовал.
Она постучала ручкой по столу. – Ваш случай непростой, но не безнадежный.
Мы можем попытаться доказать, что вы не были осведомлены о настоящих намерениях жены, что доверенность использовали не по назначению.
Но необходимы доказательства.
Это могут быть свидетели, переписка, что угодно. – У меня ничего такого нет.
Только слова. – Тогда шансы невелики, – призналась она откровенно. – Без веских оснований суд не аннулирует сделку.
Я вышел из ее кабинета с чувством полной опустошенности.
На улице моросил дождь.
Я шел по мокрому тротуару, размышляя о том, как быстро рушится то, что строилось годами.
Доверие в семье — это основа.
А без основы все разваливается.
Дома меня ждал сын.
Дмитрий приехал неожиданно, сказал, что был в командировке неподалеку и решил заглянуть.
Нина встретила его радостно, засуетилась, стала накрывать на стол.
Я молча сидел в комнате.
Вечером, когда Нина ушла в магазин, Дмитрий подошел ко мне. – Пап, что произошло?
Мама ведет себя странно.
И ты тоже.
Я рассказал.
Он слушал, бледнея. – Как такое вообще возможно?
Она правда переписала квартиру на дядю Андрея? – Да. – А почему ты молчал?
Почему не позвонил мне? – Не хотел тревожить тебя.
У тебя своих проблем хватает.
Он прошелся по комнате, потер лицо руками. – Пап, это предательство в браке.
Чистой воды.
Нужно разводиться и судиться. – Я не хочу разводиться.
Мне важно понять, почему она так поступила.
Когда Нина вернулась, Дмитрий начал с ней разговор.
Говорил жестко, требовал объяснений.
Она плакала, утверждала, что хотела как лучше, что Андрей обещал вернуть все, что боялась потерять квартиру из-за долгов. – Какие долги, мам?
Откуда у тебя долги?
Она не могла дать внятный ответ.
Дмитрий развел руками. – Значит, долгов не было.
Дядя Андрей просто развел тебя.
Теперь квартира его.
И что дальше?
Он нас на улицу выставит? – Нет!
Он обещал… – Обещал, – Дмитрий усмехнулся с горечью. – Мам, ты понимаешь, что сделала?
Ты оставила отца без крыши над головой.
В его возрасте!
Нина рыдала.
Я сидел и смотрел на нее.
Чувства жалости смешивались с обидой.
Мне было больно за нее, за нас, за годы, что вдруг потеряли смысл.
Дмитрий уехал на следующий день, пообещав разобраться.
Он связался с дядей Андреем, пытался на него воздействовать.
Но тот был непреклонен.
Сказал, что квартира теперь его и что никому ничего не должен.
Если что, готов через суд выселить нас обоих.
Прошло два месяца.
Я нанял адвоката и подал иск.
Суд назначили через полгода.
Шансы, по словам моего юриста, примерно равны.
Может повезет, а может нет.
Я цеплялся за эту надежду, словно утопающий за соломинку.
Со Ниной мы почти не общались.
Она стала чужой.
Спали в разных комнатах.
Она пыталась наладить контакт, готовила мои любимые блюда, спрашивала, как у меня дела.
Но я не мог простить. Как можно вернуть доверие, когда оно растоптано?
