Анна Ивановна возилась в палисаднике, выдергивая сорняки, когда до неё донёсся звонкий голос:
— Мама! Ты где пропала?
Она медленно поднялась, придерживая натруженную поясницу. Смахнув землю с фартука, Анна Ивановна улыбнулась, увидев у калитки свою дочку Лену и внука Мишутку, который уже нёсся к ней, раскинув ручонки.
— Ой, и мой герой приехал! — рассмеялась она, подхватывая мальчишку. — А Олег где, на работе?
— Как всегда, мам, — Лена вздохнула, ставя на землю сумки. — Пойдём в дом, я тебе гостинцев привезла.
Анна Ивановна шагнула к крыльцу, но вдруг замерла, поморщившись от резкой боли в спине. Лена тут же оказалась рядом:
— Мам, что с тобой?
— Да ничего, дочка, — отмахнулась Анна Ивановна. — Поработаешь внаклон, так спина и напомнит о себе. Сейчас отойдёт.
В доме на кухне, где пахло сушёной малиной и старым деревом, Лена выкладывала продукты: сыр, колбасу, баночку мёда. Анна Ивановна заглянула в пакеты и покачала головой:
— Ну куда мне столько? Или вы погостить решили? — В её голосе мелькнула надежда.
— Мам, смотри, я нашёл свою машинку! — Мишутка выскочил из-за печи, размахивая потрёпанным грузовиком. — И солдатиков!
— Играй, только не шуми, — Лена слегка нахмурилась. — Нет, мам, завтра утром обратно. Дела, сама понимаешь.
Анна Ивановна кивнула, но сердце её сжалось. Что-то было не так. Лена приезжала редко, а уж с ночёвкой — и вовсе раз в год. Она не стала расспрашивать, лишь тихо сказала:
— Тогда я тесто поставлю. Напеку вам пирожков с яблоками, как ты любишь.
Пока замешивала тесто, Анна Ивановна украдкой поглядывала на дочку. Лена сидела у печи, грея руки, и молчала.
За окном темнело, а в доме было тепло и уютно, как в старые добрые времена, когда они с мужем Иваном пели под гитару, а Лена, ещё малышка, засыпала у них на коленях.
После ужина, когда Мишутка, наигравшись, свернулся калачиком на диване, Лена вдруг сказала:
— Мам, надо поговорить.
Анна Ивановна села напротив, под тусклым светом лампочки, и приготовилась слушать. Лена теребила край скатерти, словно собираясь с духом.
— Мы с Олегом хотим взять квартиру побольше. Мишке своя комната нужна, да и… — она запнулась, — второго ребёнка планируем.
— Это ж хорошо, дочка! — Анна Ивановна улыбнулась, но тревога уже кольнула сердце. Лена не смотрела ей в глаза.
— Мам, ипотека — это кабала. А у нас ещё за машину долг. Олег говорит, проще этот дом продать. Ты переедешь к нам. У тебя будет угол, горячая вода, магазины рядом. И спина твоя не будет мучиться от огорода.
Анна Ивановна замерла. Дом. Этот дом, где она родилась, где бегала босиком по скрипучим половицам, где Иван вырезал её инициалы на косяке. Здесь каждая трещинка в стене была её историей.
— Дочка, — тихо сказала она, — дом этот ещё бабушка моя строила. Как продать? И зачем я вам, старая, под ногами путаться?
— Мам, ну какая ты старая? — Лена всплеснула руками. — Ты нам поможешь с малышом. И Мишка тебя обожает. А здесь что? Ни больницы, ни аптеки. Вспомни, как папа… — Она осеклась.
Анна Ивановна прикрыла глаза. Иван. Его сердце прихватило зимой, прямо на крыльце. Пока она бегала к соседям, пока ждали скорую по сугробам — время ушло.
Она тогда чуть не сломалась. Но дом её держал. Эти стены, печь, запах яблок из сада — они были её якорем.
— Боязно мне, Леночка, — призналась она. — Не хочу вам в тягость быть.
— Мам, мы уже квартиру нашли. Если не поторопимся, уйдёт. Подумай до утра, ладно? — Лена посмотрела на неё с какой-то смесью надежды и обиды.
Ночью Анна Ивановна не спала. Лежала, глядя в потолок, и вспоминала, как они с Иваном мечтали о большой семье, как радовались Лене, а потом сыну Андрею. Детей растили с любовью, всё им отдавали. И вот теперь — продать дом?
Она пыталась взвесить: город, удобства, внуки рядом — это ведь не плохо. Но сердце ныло, словно прощалось с чем-то важным.
Утром, пока Лена спала, Анна Ивановна напекла пирожков. Аромат разбудил Мишутку, и он, смеясь, стащил один с противня. Лена вышла хмурая, но, увидев стол, смягчилась.
— Мам, ну что решила?
Анна Ивановна глубоко вздохнула:
— Согласна я, дочка. Продавайте.
Лена оживилась, заговорила о новой квартире, о ремонте. А Анна Ивановна смотрела в окно, где цвела её старая яблоня, и думала: «Сделано — и ладно».
Дом продали быстро. Пока Лена с Олегом искали покупателей на свою квартиру, Анна Ивановна жила у Андрея. Город шумел, светился витринами, но ей было тоскливо. Она скучала по скрипу калитки, по запаху сырой земли после дождя.
Когда переехали в новую квартиру, поначалу всё было как в сказке. Лена родила дочку, назвали Катей. Анна Ивановна нянчилась с малышкой, варила борщи, пела колыбельные.
Деньги от продажи дома она разделила: часть Лене на мебель, часть Андрею — на машину. Себе почти ничего не оставила.
Но время шло, и Лена стала меняться. То суп пересолен, то полы не так вымыты, то телевизор громко работает.
Однажды Анна Ивановна задремала, забыв снять с плиты кастрюлю. Запах гари разбудил её, но Лена, вернувшись с работы, не сдержалась:
— Мам, ну как так можно? Мы же задохнуться могли!
— Я заменю кастрюлю, дочка, — тихо сказала Анна Ивановна, чувствуя, как в горле встаёт ком.
Но вечером, стоя в коридоре, она услышала, как Лена жалуется Олегу:
— Она всё путает, храпит, я не высыпаюсь. Может, к Андрею её отправить?
Олег что-то возразил, но Лена продолжала:
— Я же говорила, тесно будет. А она ещё и деньгами попрекает!
Анна Ивановна замерла. Попрекает? Да она ни слова не сказала про те деньги, что отдала. Обида обожгла сердце. Она вспомнила, как Лена уговаривала её продать дом, обещала уют и семью. А теперь — чужая в их доме.
На следующий день, пока все были на работе, Анна Ивановна собрала сумку. Оставила записку: «Лена, не сердись. Поживу у Андрея. Ты права, тесно вам».
У Андрея её встретили без радости. Невестка Света натянуто улыбалась, а сын буркнул:
— Мам, ты чего? Помиритесь с Ленкой. У нас и так места мало.
Анна Ивановна кивнула, но ночью, лёжа на раскладушке в детской, поняла: не нужна она здесь. Дети выросли, у них свои жизни. А она — как старая мебель, которую таскают из угла в угол.
Утром она написала Андрею: «Не переживай, сынок. Я справлюсь». И уехала в деревню. Думала найти тётю Веру, старую подругу матери, — может, приютит.
Дождь моросил, когда Анна Ивановна вышла из автобуса. Она прошла мимо своего бывшего дома. На крыльце сидела женщина, развешивая бельё. Занавески на окнах были новые, чужие. Анна Ивановна остановилась, глядя на яблоню в саду. Сердце защемило.
— Вы к кому? — окликнула женщина.
— Да так… — Анна Ивановна замялась. — Здесь жила раньше.
Женщина посмотрела на неё внимательно.
— Это ваш дом был? Я его весной купила. Заходите, чаю выпьем. Промокли же.
В доме всё было иначе: новая мебель, запах краски. Но печь осталась той же. Анна Ивановна сидела, грея руки о кружку, и вдруг рассказала всё: про дом, про детей, про одиночество. Женщина, представившаяся Ольгой, слушала молча.
— Знаете, — сказала она наконец, — я здесь бываю редко, работа в городе. А дом пустует. Оставайтесь, Анна Ивановна. Присмотрите за ним. Мне одной тоскливо, а вам, вижу, дом этот дорог.
Анна Ивановна хотела возразить, но Ольга добавила:
— Я мужа два года назад потеряла. Знаю, каково это — когда всё рушится. Давайте попробуем?
Анна Ивановна кивнула, чувствуя, как слёзы катятся по щекам. Она осталась. Пекла пироги, топила печь, сажала цветы у крыльца. Ольга приезжала раз в месяц, и они говорили обо всём, как старые подруги.
А однажды Лена позвонила:
— Мам, прости. Я была не права. Приезжай, я скучаю.
Анна Ивановна улыбнулась, глядя на яблоню за окном.
— Я дома, дочка. Приезжайте сами, пирогов напеку.
И знаете, иногда дом — это не только стены. Это место, где тебя ждут. А вы бы вернулись?
