Она взглянула на Людмилу с такой глубокой ненавистью, что той стало не по себе.
Но отступать было уже поздно. — Я здесь ни при чем, мама.
Это ты переступила все границы, — вмешался Павел. — Ты нас обманула. — Я твоя мать! — А я — твоя жена!
И это мой дом! — Ваш?! — Тамара Сергеевна издала неприятный, дребезжащий смех. — Ты здесь просто приживалка, сынок.
Квартира-то моя!
В этот момент Людмила поняла, что настал её час.
Она поднялась.
В душе она ощущала спокойствие и силу.
Вся боль и унижения последних четырёх месяцев сжались в одну холодную, чёткую мысль. — Да, эта квартира моя, — произнесла она чётко, глядя на ошарашенную свекровь. — Дорогая свекровь, я приобрела её до свадьбы, а вам пора собирать вещи и уходить.
В комнате воцарилась гробовая тишина.
Тамара Сергеевна смотрела на Людмилу, не в силах поверить своим ушам.
Павел, в свою очередь, смотрел на неё с ужасом и… восхищением? — Что?.. — прошептала свекровь. — Вы все слышали, — повторила Людмила. — Эта квартира была куплена мной на мои деньги за два года до нашей с Павлом свадьбы.
Юридически ни вы, ни ваш сын не имеете к ней никакого отношения.
Вы здесь были лишь гостем.
Но ваше гостеприимство подошло к концу.
Я даю вам два дня, чтобы собрать вещи и съехать. — Куда я пойду?! — взвыла Тамара Сергеевна, уже без всякого притворства. — Ты с ума сошла?!
Павел, скажи ей!
Павел молчал.
Он смотрел на Людмилу, и в его глазах она видела целую бурю чувств.
Шок, обиду за мать, но главное — осознание.
Понимание того, что Людмила говорит правду.
Что она дошла до предела.
И что она защищает их семью — его, её и Мишку. — Павел! — требовательно позвала мать.
Он медленно повернул голову к ней. — Людмила права, мам.
Ты должна уйти.
Это был конец.
Тамара Сергеевна обмякла в кресле, уставившись перед собой пустыми глазами.
Она проиграла.
Следующие два дня напоминали настоящий кошмар.
Свекровь молча собирала вещи, время от времени разражаясь то тихими всхлипами, то громкими проклятиями в адрес «неблагодарной змеи».
Павел был мрачнее тучи.
Он позвонил сестре, и между ними состоялся тяжёлый разговор.
Марина кричала, что мать выгоняют на улицу.
Павел отвечал, что теперь мать — её забота, раз уж она получила деньги за квартиру.
Людмила не вмешивалась.
Она механически занималась своими делами, готовила, играла с Мишкой, стараясь не замечать тяжёлой атмосферы в доме.
Она снова поставила на комод их свадебную фотографию.
В день отъезда Павел вызвал такси для матери.
Тамара Сергеевна вышла в коридор, одетая во всё чёрное, с двумя большими сумками.
Она не обернулась к Людмиле. — Прощай, сынок, — сказала она Павлу, и в её голосе звучали искренние, не наигранные слёзы. — Не забывай мать.
Он обнял её, тихо что-то сказал и положил в карман деньги.
Затем помог донести сумки вниз.
Людмила осталась одна в квартире.
Она медленно прошлась по комнатам.
Тишина.
Никто не шумит на кухне.
Никто не смотрит с упрёком.
Никто не пахнет валокордином.
Это снова была её квартира.
Её крепость.
Когда Павел вернулся, он молча сел на диван и закрыл лицо руками.
Людмила села рядом.
Она не стала ни утешать, ни упрекать.
Просто положила руку ему на плечо.
Он долго сидел так, потом поднял на неё глаза.
В них читались боль, усталость и вина. — Прости меня, — тихо сказал он. — Я был слеп.
Я должен был защитить тебя раньше. — Мы оба виноваты, — ответила так же тихо Людмила. — Я слишком долго терпела.
Они не знали, что будет дальше.
Отношения с его матерью и сестрой оказались разрушены.
В их семье появилась трещина, которую предстояло долго и осторожно залечивать.
Но в тот момент, сидя в тишине своей отвоёванной квартиры, Людмила впервые за долгие месяцы ощутила не страх, а надежду.
Надежду на то, что они справятся.
Вместе.
