Она вставала раньше всех и начинала шуметь на кухне, словно демонстрируя, какая Людмила – настоящая соня.
Она мыла уже чистую посуду.
Она тайком подкладывала Мишке конфеты, прячась от Людмилы, а затем с невинным видом говорила: «Ой, я даже не знала, что ему нельзя сладкое, он так просил!».
Однажды Людмила приобрела новое платье — простое, льняное, идеально подходящее для летних прогулок.
Выйдя из комнаты, она попала под пристальный взгляд Тамары Сергеевны, которая сидела перед телевизором и оценивающе оглядела ее с головы до пят. — Красивое, — протянула та. — Только тебе этот цвет не идёт.
Ты бледнеешь.
Тебе бы что-то поярче.
Помню, у Павлушки до тебя была девушка, Светлана, так она носила такие цвета — огонь!
Мужчины головы сворачивали.
Людмила застыла.
Упоминание бывших девушек Павла было табу, но Тамара Сергеевна умело этим пользовалась, словно бывалий фехтовальщик. — Мы с Павлом женаты уже шесть лет, — холодным голосом произнесла Людмила. — И у нас есть сын.
А при чём тут Светлана? — Да я просто так, к слову, — хлопала ресницами свекровь. — Отчего ты такая нервная, Людочка?
Тебе нужно отдохнуть.
Может, куда-нибудь съездить?
А мы с Павлушкой и Мишуткой сами справимся.
Это прозвучало как предложение исчезнуть из их жизни.
Людмила всё поняла.
Она повернулась и молча ушла в комнату.
Платье больше не надевала.
Накопившаяся усталость и раздражение возводили между ней и Павлом невидимую стену.
Он либо не замечал, либо не хотел замечать, как его мать целенаправленно разрушает их семью.
Для него эта женщина была просто пожилой и одинокой мамой.
Для Людмилы же она была оккупантом.
Последней каплей стал случай с фотографиями.
На комоде у Людмилы стояла рамка с их свадебным снимком.
Счастливые, молодые, они обнимались на фоне летнего пейзажа.
Однажды утром она обнаружила, что фото пропало.
Вместо него в рамке находилась фотография маленького Павла, сидящего на горшке. — Тамара Сергеевна, где наше фото? — спросила Людмила, стараясь не показывать волнения.
Свекровь сидела в кресле и вязала. — Какое фото, доченька? — Наше свадебное.
Оно всегда было здесь. — А, это! — махнула спицей Тамара Сергеевна. — Я убрала его в ящик.
Зачем ему пылиться?
А вот смотри, какая милота!
Наш орленок!
Такой забавный.
Глаза Людмилы потемнели.
Это была уже не просто навязчивая привычка.
Это означало символическое исключение её из истории семьи.
Она, Людмила, — временное явление.
А «орленок на горшке» — вечность. — Верните фотографию на место.
Немедленно, — сказала она так, что Тамара Сергеевна удивлённо посмотрела на неё. — Людочка, что с тобой происходит?
Я же… — Я сказала: верните.
Это моя квартира, мой комод и моя фотография.
Вечером разгорелся скандал.
Тамара Сергеевна плакала, рассказывая Павлу, что Людмила на неё «напала» и «оскорбила».
Павел, как обычно, пытался сгладить конфликт. — Люд, это всего лишь фотография.
Зачем так остро реагировать?
Мама не хотела зла. — Не хотела зла?! — взорвалась Людмила. — Она вычёркивает меня из твоей жизни, Павел!
Она замещает наше настоящее твоим прошлым, в котором меня нет!
Ты этого не видишь? — Ты преувеличиваешь.
Это просто… — Если ещё раз скажешь, что она «из лучших побуждений» или «по-стариковски», я не знаю, что сделаю! — кричала Людмила. — Проснись!
Она манипулирует тобой, мной, всеми!
В тот вечер они впервые легли спать, отвернувшись друг от друга.
Людмила не могла уснуть и понимала, что так больше продолжаться не вправе.
Нужно предпринять что-то решительное.
Но что именно?
Выгнать мать мужа?
Павел этого никогда не простит.
Их брак развалится.
А она не желала этого.
Она любила мужа.
Но так жить больше не могла.
Именно тогда в её голове зародилась тревожная мысль.
Что-то не сходится в истории с продажей квартиры. «Вернула старый долг дальним родственникам».
