Сайт для Вас! — Мишутке необходим свежий воздух, а не эти твои мультфильмы, — проник голос Тамары Сергеевны, сладкий, словно перезревшая дыня, в комнату Людмилы и Павла. — Ребенок совсем бледный, под глазами синюшные круги.
Людмила, пытавшаяся закончить рабочий отчет, сжала зубы.
Она находилась за своим столом, в своей комнате, в собственной квартире, но ощущала себя посторонней, которую постоянно оценивают и поправляют. — Мама, сейчас уже восемь вечера, — ответил из кухни Павел. — Какой тут свежий воздух?
Темно и сыро. — А мы с фонариком бы прогулялись! — не унималась свекровь. — В наши времена детей закаляли, а не укутывали в три одеяла.
Людочка, ты же умная женщина, должна это понимать.
Людмила молча нажала кнопку «сохранить» и закрыла ноутбук.
Спорить не имело смысла.
Любое её слово Тамара Сергеевна умудрялась перевернуть так, будто Людмила была плохой матерью и никчёмной женой, а она, свекровь, — единственной опорой в этом море беспомощности.
Женщина вышла в коридор.
Тамара Сергеевна стояла у двери детской, скрестив руки на груди.
Её светлые, почти белые волосы были аккуратно собраны в валик на затылке, а голубые, когда-то, наверное, красивые глаза смотрели с укором.
Она была одета в свой вечный домашний халат в мелкий цветочек, от которого исходил запах валокордина и чего-то неуловимо чуждого. — Я сама решу, когда моему сыну гулять, Тамара Сергеевна, — спокойно заявила Людмила. — Ой, доченька, доченька, — свекровь взмахнула руками, но её глаза не улыбались. — Я ведь хочу помочь.
Вижу, как ты устаёшь.
Работа, дом и Мишутка… А Павлуша мой совсем тебя не бережёт.
Она говорила это так, чтобы Павел услышал.
Типичный приём: создать видимость союза с невесткой против собственного сына, одновременно подколоть обоих.
Людмила научилась распознавать такие приёмы, но от этого легче не становилось.
Павел появился в коридоре с чашкой чая.
Он выглядел измученным.
Работа на стройке выматывала, а дома ему хотелось тишины, а не тихой войны. — Мам, ну хватит.
Людмила знает, что делает.
Мишка только что поел. — Если бы знала, ребёнок бы морковку жевал, а не твои макароны, — пробурчала Тамара Сергеевна, но уже тише, и удалилась в свою комнату — бывшую гостиную.
Павел подошёл к Людмиле и обнял её за плечи. — Не обращай внимания.
Она по-стариковски. — Павел, это не «по-стариковски», — тихо ответила Людмила, освобождаясь из объятий. — Это длится уже четыре месяца.
С тех пор, как я сюда переехала.
Она лезет везде.
Комментирует всё, что я делаю.
Как готовлю, как одеваю Мишку, как с тобой разговариваю.
Я больше не могу.
Чувствую себя в собственном доме под микроскопом. — Люд, ну потерпи немного.
Ей одиноко.
Продала квартиру, приехала к нам, чтобы помогать с внуком.
Она же из лучших побуждений. «Из лучших побуждений» — любимая фраза Павла, его щит от проблем.
Людмила смотрела на мужа и видела его усталость.
Она любила его, но эта слепая преданность сыну, нежелание замечать очевидное, выводили её из себя. — Павел, она не помогает.
Она мешает.
Создаёт напряжённость.
Помнишь, когда я борщ сварила? — Опять ты про этот борщ, — вздохнул он. — Да, опять!
Потому что я пришла с работы, а она вылила мою кастрюлю в унитаз со словами: «Свекла нарезана неправильно, я новый сварю, полезный».
Это нормально? — Она просто хотела, чтобы вкуснее было… — Мой борщ вкусный! — почти крикнула Людмила и сразу же замолчала, зажав рот рукой.
Из детской послышался сонный ворк Мишки.
Она перешла на злой шёпот. — Тебе он нравится.
Мишка ест.
Но твоя мама решила, что он недостаточно хорош.
Так же, как и я.
Павел провёл рукой по лицу. — Люд, я с ней поговорю.
Обещаю.
Только без скандалов.
Пожалуйста.
Людмила не ответила.
Он уже говорил.
Не один раз.
Эти разговоры заканчивались тем, что Тамара Сергеевна хваталась за сердце, пила свои таблетки, а потом ходила с таким подавленным видом, что Павел чувствовал себя виноватым и просил Людмилу «быть помягче».
Замкнутый круг.
Свекровь переехала к ним четыре месяца назад.
Она продала свою двухкомнатную квартиру в Железном Порту, объяснив это страхом оставаться одной и нуждой в деньгах «на старость и лечение».
Часть средств она действительно положила на счёт, а часть, по её словам, отдала дальним родственникам, вернув старый долг.
Людмила тогда удивилась — она никогда не слышала о таких долгах.
Но Павел сказал, что это не их дело.
И вот, «временно» обосновавшись в гостиной, Тамара Сергеевна начала пускать корни.
Её присутствие стало тотальным.
Она не переставляла мебель и не меняла шторы, нет.
Её методы были тоньше.
Она вставала раньше всех и начинала шуметь на кухне, словно показывая, какая Людмила соня.
