Ночь меняла свой цвет с чёрного на глубокий синий. Ещё немного и темнота растает под натиском нового дня. И свет зальёт притихший город.
А пока, несколько ярких свечей заставляли мглу испуганно метаться по стенам. Бросая желтоватые блики на бледное лицо обессиленной женщины.
Авдотья лежала на кровати, слезы потоком текли из её глаз. И горестные рыдания непроизвольно вырывались из груди, нарушая скорбную тишину комнаты. Скрипнула дверь и вошла повитуха с тазом воды и чистыми полотенцами.
«За что мне всё это Палаша? — обратилась к ней Авдотья, — Мало ли в жизни своей я хлебнула горя. С детства моталась по чужим домам. Никто сиротку не приголубит, слова доброго не молвит, защитить некому… Как повзрослела, стала в работницы наниматься.
За хлеба кусок иной раз столько переделаешь, что ног не чуешь, а хозяевам всё мало. И в беспросветной моей жизни случилась радость. Обратил на меня внимание теперешний мой супруг Демьян. Вот такая ему жена и была нужна работящая. Подстать ему и непривередливая.
Ох, как же я была ему благодарна, как во всём угодить хотела… И посуду начищу и пол намою. Наготовлю всего, что ему ни захочется. Да вот только в главном — то не смогла угодить…
Сколько не понесу под сердцем дитя, столько и скину. А коли до родов дело дойдёт, то сама видишь…»
Авдотья упёрлась взглядом на лежащий на лавке свёрток, что так и не разразился первым в своей жизни криком.
«За что мне это Палаша? — причитала Авдотья.
— Чем разозлила я небеса? Говорят, будто ходил Демьян к попу, разузнать о разводе. Возможно ли такое коли жена не может потомства принести. Выкинет меня, как собаку на улицу и другая здесь хозяйкою будет…»
«Да полно тебе, — перебила её Палаша, — люди брешут, а ты всё на веру берёшь!»
Но Авдотья лишь отмахнулась. Внезапно лицо её приобрело сосредоточенное выражение. И даже слёзы перестали капать из покрасневших глаз.
«Знаешь ли ты семейство Никитиных, что живут вниз по улице?» — внезапно спросила она, лихорадочно буравя взглядом повитуху.
«Как не знать, вся округа знает!» — пожала плечами Палаша, не понимая к чему клонит Авдотья.
Никитиных действительно знала вся округа. И отец семейства и мать никогда не были трезвы. Почти каждый год рождался у них очередной ребёнок.
И неизвестно каким чудом выживал, дабы продолжить заниматься тем же, что и родители.
Жалкий барак в котором они жили, то и дело сотрясали скандалы. Затевались потасовки меж домочадцами и добропорядочные горожане обходили их жилище стороной.
«Говорят Никитина на днях произвела на свет очередного ребенка?» — спросила Авдотья. «Так и есть.» — отозвалась Палаша, настороженно глядя на лежащую женщину.
А та продолжала: «Открой шкатулку, что стоит на столе. И возьми оттуда золотой крест на цепочке. Крест возьми себе за молчание. А цепочку отдай Никитиной взамен ребёнка…»
«Ох, ты Господи! — возмутилась повитуха, — Грех — то какой, ишь что ты удумала! Никак горячка началась! Я в жизни такое не сотворю!»
«А в чём грех — то? — спросила Авдотья, — В том, что этот ребёнок, обречённый на беспутную жизнь и нищету, будет воспитываться любящими родителями в сытости? В том, что Демьян не разведётся со мной. И я не буду, как проклятая пахать от зари до зари на неблагодарных людей? Никитиным это дитя в тягость, а нам будет в радость. Так в чём же грех?»
Неизвестно, что больше повлияло на Палашу, эта речь или массивный крест, так заманчиво мерцавший при свечах. Но вскоре она уже неслась вниз по тёмной улице туда, где заканчиваются добротные дома и начинаются ветхие хибары и бараки в которых ютится беднота.
Ледяной ветер подстёгивал её в спину, надувая подол, как парус. А тёмные силуэты домов равнодушно смотрели ей вслед тёмнеющими квадратами окон.
Палаша осторожно постучала в один из этих тёмных силуэтов. Ответа не последовало. Она толкнула дверь и та легко распахнулась.
Из чёрных недр жилища вырвался специфический запах и чей — то надрывный храп. Женщина брезгливо шагнула внутрь.
Комнату освещал огонь из беспечно распахнутой дверцы печи. Всё семейство Никитиных вповалку спало прямо на полу, укрывшись кто чем смог.
Палаша не без труда нашла среди них хозяйку- худую женщину с опухшим, синим лицом.
Она хотела уже растолкать её и объяснить в чём дело. Но потом повинуясь порыву, просто нашла среди тряпья младенца и заменила его на неживого.
Потихоньку выскользнув наружу, она с удовольствием подставила лицо навстречу ветру. Наслаждаясь его свежестью и чувствуя, как приятно оттягивает карман увесистый крест вместе с цепочкой.
Даже если Никитина утром заявит, что это не её дитя, то ей попросту никто не поверит. А в то, что в подобном семействе младенчик ночью отдал Богу душу, нет ничего удивительного и не вызовет ни у кого подозрений.
Ребёнок спал удивительно крепко. Палаша замирала от страха думая, что его крик того и гляди огласит безлюдную улицу. Странно и подозрительно выглядит женщина бредущая куда — то в предрассветный час с младенцем. Но малыш спал невероятно крепко, явно подпоенный нерадивой мамашей.
Когда рассвет розовой волной прокатился по небу и сонные улицы огласились птичьим щебетом, Демьян, покачиваясь, зашёл к себе домой. Вчера, как только у жены начались роды, он отправился в кабак.
Иные отцы напиваются от радости. А он заранее начал заливать своё горе. Предчувствуя, что эти роды, как и предыдущие, ничем хорошим не закончатся.
Однако, едва он переступил порог спальни, как Авдотья зашикала на него и приложила палец к губам.
Не веря своим глазам, новоиспечённый отец на плохо слушающихся ногах прокрался к кровати. И замер, по — прежнему не доверяя собственным глазам.
Малыш безмятежно спал утопая в пене кружев. Авдотья уже давно нашила на этот случай детских вещей. А Демьян, высокий, здоровый и серьёзный мужик, вдруг встал перед ним на колени и беззвучно заплакал.
С тех пор началась в их семье совсем другая жизнь. Раньше Авдотья была словно струна натянутая. А теперь расслабилась и вальяжно прогуливалась по улицам с сыночком. Гордо демонстрируя его соседкам.
У Никитиных всё было по — прежнему.
«Бог дал, Бог взял!» — подытожила горе- мать. Обнаружив тогда среди тряпья холодное тельце.
Авдотья слёзно сокрушалась по поводу потери золотого креста. Но Демьян на радостях от рождения сына, лишь махнул рукой, пообещав подарить новый.
Вскоре они переехали в новый дом больше и краше прежнего. Дела у Демьяна шли прекрасно. Когда — то ещё мальчишкой он ходил по улицам продавая всякие мелочи. А теперь у него был свой, хоть и маленький магазинчик. И всё благодаря небывалому трудолюбию, смекалке и деловой хватке.
Умел он работать, как головой, так и руками. Он даже нанял жене помощницу по дому. Ведь натирать полы до блеска у Авдотьи пропал запал.
Мальчик названный Федей, рос спокойным, улыбчивым. Со светлыми завитками кудрей и глазами подёрнутыми зеленцой.
«Наверное в мою родню пошёл, — говорила Авдотья. Я сирота и не знаю, кто они и каковы были.»
Впрочем, никто никогда и не задавался вопросом в кого пошёл Федя. Демьян не сомневался, что это его кровиночка.
Авдотья ещё пару раз забеременела и оба раза не смогла выносить до конца. На третий раз она ни на что и не надеялась. И когда у неё родился живой, здоровенький мальчик, она не могла поверить в это чудо.
Долго рассматривала такого красивого, любимого и долгожданного малыша. Умилялась его глазкам, щёчкам и крошечным кулачкам. И внезапно со всей ясностью и чёткостью осознала, что вот он смысл жизни.
Её родной малыш, названный Филиппом. А вот Федя- чужой мальчишка. И всё то, что она принимала за тёплые чувства к нему, было лишь тоской по настоящему материнству.
И самое главное, что всё то, что сейчас им принадлежит- магазинчик и этот прекрасный дом, будет разделено между двумя наследниками.
Между её любимым Филей и чужаком Федей. Который на самом деле не имеет здесь ни на что права!
И чем взрослее делались мальчишки, тем сильнее входила в её душу червоточина. Чем лучше шли дела у Демьяна и чем больше денег текло в их дом, тем больше занимала Авдотью мысль о делёжке этого добра.
Тщательно скрывала она ото всех своё отношение к старшему сыну. Но только шила в мешке не утаишь.
Не раз одёргивал муж её, когда та бранила старшего ни по делу. Авдотья тушевалась под его суровым взглядом. Но тайком всегда приберегала лучший кусок для Фили.
Росли мальчишки быстро, как и все дети. Вот только был маленький- беспомощный точно котёнок. И вдруг, глазом моргнуть не успеешь уже возмужал и окреп, готовый жених!
Фёдор получился коренастым и крепким.
Со светлыми волосами и открытой улыбкой. Был он всегда весел и добродушен. Со всеми ладил и камня за пазухой ни на кого не держал.
Филипп ему в противоположность: темноволос, серьёзен и высок. Вырос он копией Демьяна. Та же суровость, неразговорчивость, деловая хватка и острый ум.
Меж собой братья всегда хорошо ладили, словно дополняя друг друга. Авдотью это сильно злило. Не раз она пыталась пустить раздор промеж них.
Но Федя был слишком сердечен, чтобы поругаться с братом. А Филипп слишком умён, чтобы верить материнским наветам.
Не раз смотрел он на мать сурово, точно, как отец. И ей ничего не оставалось, как отступить, тая свою злобу.
Думки недобрые ей спать не давали. Ведь совсем скоро, приведут парни в дом жён. И народятся внуки. И будут среди её родных и любимых внучат сновать здесь Никитинские выродки. Есть чужой хлеб и спать на мягких перинках, право на то не имеючи!
Сколько раз хотелось ей пойти к Демьяну. Бухнуться ему в ноги и во всём покаяться. И пусть гонит он Федьку из дому метлой поганой.
Но понимала она, что Демьян следом погонит и её.
Таков уж его характер. Прощать он не умел.
Надеялась Авдотья, что унаследует Фёдор пагубные привычки своих предков и попадёт к Демьяну в немилость.
Всегда перед ужином предлагала ему стопочку. Тот соглашался дабы не обидеть мать, столь редко ему уделявший внимание.
Однажды пришёл с гуляний сильно навеселе. Но Демьян устроил ему такую трёпку, что тот с тех пор отказывался даже от материнских стопочек. И не смел смотреть в сторону горячительных напитков.
Так и жила Авдотья мечтами извести названного сынка, пока одна нечаянная встреча не подкинула ей новых забот.
В чудесный весенний денёк, она со своей помощницей по хозяйству Дарьей, отправилась на базар. Назад возвращалась довольная, накупив всего, что запланировала и изрядно нагрузив этим служанку.
Наслаждаясь зелёной дымкой на древесных кронах, птичьей трескотнёй и ласковыми лучиками солнца, она не сразу заметила, что привлекла пристальное внимание какой — то женщины.
Тучная особа просто буравила её взглядом. А потом решительно двинулась к ней, рассекая толпу, как речная баржа водную гладь.
«Не признала что ль?» — без предисловий бросила женщина. Авдотья непонимающе всматривалась в лоснящееся лицо незнакомки. Как вдруг её осенило и одновременно бросило в жар.
«Палаша? — испуганно воскликнула она. — Вот уж не ожидала, раздобрела ты однако.»
Сразу всплыл в памяти холодный предрассветный час в их старом доме, когда повитуха положила к ней на постель сопящий комочек, доставляющий теперь ей столько забот.
С тех пор она не обращалась за помощью к Палаше, предпочтя ей другую повитуху. Не хотелось больше встречаться со свидетельницей своего греха. Потом они переехали, а барак Никитиных сгорел. И их семейство подалось в неизвестном направлении.
Все следы запутались. И Авдотья полагала, что тайна её надёжно затерялась в прошлом. Но вот это «прошлое» настойчиво смотрело на неё глазами — буравчиками не предвещая ничего хорошего.
«У меня дочь давеча овдовела, — всё также без предисловий продолжала Палаша, — помочь нужно, денег нет совсем.»
Авдотья поспешно отослала Дарью, с любопытством развесившую уши и спросила: «Ты никак специально поджидала меня?»
«Да, — отвечала та, — я узнала где ты живёшь и живёшь неплохо. А пацан тот вырос копия папаша — Никитин. Досадно будет если Демьян это узнает!»
«Сколько нужно твоей дочери?» — упавшим голосом спросила Авдотья.
С тех пор она регулярно относила деньги Палаше. А аппетиты той всё росли и росли. Демьян хмурился не понимая куда утекают финансы. Авдотья отмахивалась, мол, то купила и это.
Но новых покупок дома не наблюдалось, а расходы стремительно увеличивались.
Палаша совсем обезумила, требуя больше и больше. Явно думая, что в распоряжении Авдотьи находятся бездонные сундуки с золотом.
Сама же Авдотья понимала, что это конец.
Ей не остаётся иного выхода, как всё рассказать мужу самой, иначе повитуха пустит их по миру.
За ужином она мало ела, была тиха и нервно теребила то свой рукав, то край скатерти.
Дарья подала чай и сладкие пироги. Над столом стоял пар от кипятка и сладкий аромат сдобы.
«С яблоком- чудо, как хороши, — причмокивая сказал Демьян, — Авдотья, а ты что не попробуешь?»
И тут Авдотью прорвало. Слова покатились из неё подгоняя друг друга. Всё то, что наболело за эти годы, она выплеснула наконец на свою семью.
И про происхождение Феди и про его права в этом доме. И про то, что ему нужно сунуть немного денег и указать на порог. Чтобы ничего не мешало
Филиппу единолично унаследовать имущество, когда наступит такой час.
Чай остывал, а пироги остались недоеденными. Все сидели ошарашенные таким поворотом дел. Никто не рассчитывал, что семейный ужин закончится подобными откровениями.
«Пошла вон!» — сказал Демьян ледяным тоном.
«Неужто так жестоко накажешь меня за давний мой грех? — всхлипнула Авдотья, — ужель не искупила я его будучи тебе примерной женой и родив настоящего наследника?»
«Ах ты змея! — закричал Демьян, — Грех твой не в том, что ты сотворила тогда, в сговоре с повитухой. А грех твой в том, что единожды назвав дитя своим сыном, слова своего ты не сдержала.
И гнобила мальчишку всё время. А теперь и вовсе решила выгнать за ненадобностью.
Так что собирай свои манатки и ступай куда хочешь!»
Авдотья знала, что так и будет. Муж её всегда был строг и суров. Но не это стало самым страшным ударом. Самое ужасное было то, что на лице её любимого Филиппа было то же самое выражение осуждения и холодности, что и у отца.
Она хотела было кинуться к нему на шею. Но тот увернулся и встал рядом с сидящим в оцепенении Фёдором, положив руку ему на плечо.
В тот вечер Авдотья навсегда покинула этот дом. Демьян продолжал жить с сыновьями. Как и прежде, ни словом, ни намёком никогда не отделяя своего первенца от Филиппа. Потом братья нашли себе жён. И жизнь в их доме забила ключом, в заботах о детях и делах.
Авдотья снимала уютную комнату с мебелью. И периодически нанималась то в няньки, то в кухарки. Здоровье было уже не то, что в молодости.
И наверное туго бы ей пришлось по жизни, если бы Федя, её сердечный и улыбчивый приёмный сын, не оплачивал ей эту комнату до конца её дней.
И не оставлял под дверью гостинцы да подарки. Впрочем, дверь эту она никогда ему не открывала. А вот тот, кого она так ждала- ни разу в эту дверь не постучался.
Анфиса Савина
