Когда его накрывало, он разрушал и рвал всё, что попадалось под его ногти.
Милиция отказывалась принять его, в больницу тоже не брали, так и существовали, точнее, не жили.
До сих пор во сне передо мной стоит этот нечеловеческий взгляд. — А вдруг он изменился, прошло столько лет, а мама?
Или… ты знала, что он вернётся, и просто терпеливо ждала. — И если так, то что?
Он для меня сын.
Я решила: всё.
Сама буду с ним жить.
Меня не жаль. — М-а-ам. — Здесь он под присмотром. — Он что, маленький, чтобы за ним смотреть?
Да и тогда не уследили, будто сейчас получится.
Нет.
Нина Ивановна.
Дело здесь в другом, ваш выбор для меня совсем непонятен. — Обиделись? — словно упрекая, проговорила тёща. — Нет, не обиделась, не оценила ваш выбор.
Нас трое, а вы выбрали своего сына, от которого в жизни ничего хорошего не видели.
Считаете, что втроём ужиться не сможем. — Кажется, я поняла, дело не в том, что она за нас боится.
Мама всегда брата выбирала, если уж на то пошло, — Тамара встала, скрестив руки перед собой, и отошла к раковине. — Не придумывай, — с недовольством ответила мать. — Я не придумываю, это правда.
Владимир от первого брака, а я от второго.
Первого мужа ты любила, он ушёл, а за второго вышла, потому что одной сына растить было тяжело.
Отец был прав, жаль, уже не сможет подтвердить, погиб.
Ты всегда держалась особняком и меня к себе не подпускала.
Есть и есть дочь. — Я вас одинаково люблю.
Да, мой сын оступился, но сейчас я думаю о вас, — возразила мать. — Я помню, это одинаково.
Когда я лежала в больнице, мне нужны были вещи, так ты сначала поехала к Владимиру, а ко мне только через день. — К нему в назначенное время можно. — Так и ко мне можно в назначенное.
С ним ничего бы не случилось, в следующий раз съездила бы.
Он прямо без сигарет и печенья жить не мог.
Нина Ивановна молчала. — Я из Корюковки, которую своими руками обустроил, уезжать не хочу.
Давайте продадим, в крайнем случае, разделим деньги, и пусть каждый решает, как ему жить, каждый сам по себе.
И этот Владимир ваш, и вы, — предложил Алексей.
В мгновение ока вся прежняя жизнь тех, кто был в этой Корюковке, рухнула, словно карточный домик.