Тамара вошла в Корюковку, открыв дверь своим ключом, и весело объявила из коридора: — Я дома. — Тамар, привет, — муж встретил её у порога и взял у неё пакет с продуктами. — Опять таскаешь тяжести, могла бы заранее сказать, что нужно купить. — Да так, забежала по пути, на курицу скидка была, наверное, стоит взять ещё пару штук и заморозить.
Тогда сразу можно будет разделать… — Тут, знаешь, — с лёгким волнением произнёс Алексей, — Нина Ивановна хотела с нами поговорить. — Что-то серьёзное? Или ты опять без её разрешения какую-нибудь полку не туда прибил? — Нет, ничего такого, Тамар, просто сказала, что разговор важный.
Тамара постучалась в комнату матери.
Новая белоснежная дверь осталась неподвижной под её пальцами.
Внезапно в памяти всплыли тревожные образы пятнадцатилетней давности.
Та дверь, висевшая лишь на одной петле, и мать, прижавшаяся в углу и умоляющая брата не трогать её — словно старые чёрно-белые кадры мелькнули перед глазами. — Ма-а-ам, ты не спишь?
Нина Ивановна была бодрствующей, услышав дочь, и уже готова была выйти из своей комнаты.
Дверь распахнулась, и мать шагнула в свет.
Тамара увидела покрасневшие глаза и слегка опухшие веки, наклонилась, чтобы лучше рассмотреть лицо, и схватила мать за руки: — Что случилось?
Что произошло? — Владимир возвращается, срок отбывания подходит к концу, он прислал телеграмму.
Нина Ивановна взволнованно провела рукой по карману халата и достала маленький свёрток бумаги.
Листок был уже изрядно потрёпан.
Словно мать не выпускала эту «новость» из рук, постоянно перетирая её пальцами.
Тамара протянула руку и взяла телеграмму у матери. — Уже? — тихо произнесла она, едва слышно, и взглянула на мужа.
Алексей держал на руках трёхлетнего Максима и не понимал, что происходит.
Спустя пять минут все расположились за кухонным столом, не спеша начать разговор.
Мать глубоко вздыхала, заметно нервничая, словно вот-вот расплачется, но сдерживалась, Тамара напряжённо уставилась в одну точку. — Доченька, вам лучше уехать из нашей Корюковки.
Неясно, что у него на уме, столько лет прошло.
Я боюсь за вас, — мать перевела взгляд с дочери на зятя и замолчала. — Значит, в тюрьме сидел, а не уехал работать, понятно, — Алексей встал и подошёл к окну. — Я хотела тебе рассказать, Алёша, но… — Но так и не сказала.
И вам спасибо, дорогая тёщенька, что приютили, дали крышу над головой.
Сейчас главный вопрос не давал думать о будущем, он давил и заставлял сердце биться чаще: — Не такая уж страшная эта тайна, что брат сидел, почему не рассказала? — Мы думали, что он не вернётся, или устроится где-то. — А он просто вернулся, — Алексей огляделся.
Всё в Корюковке, без исключения, было сделано его руками.
Он год за годом самостоятельно делал ремонт.
Снял сгнивший пол, очистил стены от штукатурки, заменил сантехнику и двери.
Всё приносил в дом, постоянно подрабатывал, чтобы семье жилось лучше, а теперь ему предлагают собрать вещи и уйти куда глаза глядят. — Да, Алёша, я ведь не гоню вас, я боюсь.
Ты же видел, что было с нашей Корюковкой раньше — это он, Владимир, всё это сделал.
Когда его что-то ломало, он всё крушил и рвал, словно когтями впивался в предметы.
