Моей дочери было всего три года, когда я обнаружила её под мостом, сидящей в грязи.
Я воспитывала её, словно родную, несмотря на то, что за моей спиной ходили разные разговоры.
Сейчас она стала учительницей в Ракитном, а я по-прежнему живу в своей маленькой избушке, перебирая воспоминания, словно ценные бусинки.
Под ногой заскрипела половица — я снова подумала, что пора бы починить её, но руки всё никак не доходят.
Села за стол и достала свой старенький дневник.
Страницы пожелтели, словно осенние листья, но чернила всё ещё хранят мои мысли.
За окном метёт снег, берёза стучит веткой, словно просится в гости. — «Ты чего так шумно?» — обратилась я к ней. — «Подожди немного, весна скоро придёт».
Конечно, разговаривать с деревом — занятие забавное, но когда живёшь одна, всё вокруг кажется живым.
После тех ужасных событий я так и осталась вдовой — мой Виктор погиб.
Последнее его письмо до сих пор храню, жёлтое от времени, истёртое на сгибах — перечитывала его множество раз.
Он писал, что скоро вернётся, что любит меня и что впереди нас ждёт счастливая жизнь… А через неделю я узнала правду.
Детей нам Бог не дал, может, это и к лучшему — в те годы кормить никого было сложно.
Председатель колхоза, Павел Сергеевич, постоянно пытался меня утешить: — «Не печалься, Ольга».
— «Молодая ты ещё, найдёшь второго мужа», — говорил он. — «Больше не выйду замуж», — твёрдо отвечала я. — «Один раз любила — хватит».
В колхозе работала от рассвета до заката.
Бригадир Иванович иногда кричал: — «Ольга Васильевна, домой пора, уже поздно!» — «Успеется», — отвечала я, — «пока руки заняты, душа не стареет».
Хозяйство у меня было небольшое — коза Зорька, такая же упрямая, как и я.
Пять курочек — они по утрам будили меня лучше любого петуха.
Соседка Елена часто подшучивала: — «Ты случайно не индюк?»
— «Почему твои куры раньше всех кричат?»
Огород держала — картошка, морковь, свёкла.
Всё своё, выращенное на земле.
Осенью делала закатки — солёные огурцы, помидоры, маринованные грибы.
Зимой, открыв баночку, словно лето возвращалось в дом.
Тот день я помню, как будто это было вчера.
Март был сырым и промозглым.
С утра моросил дождь, к вечеру подморозило.
Я пошла в лес за хворостом — нужно было топить печку.
Валежника после зимних бурь было много, только собирай.
Набрала охапку и шла домой мимо старого моста, когда услышала плач.
Сначала подумала, что ветер играет.
Но нет, это был детский всхлип.
Спустилась под мост и увидела маленькую девочку, вся в грязи, платье мокрое и рваное, с испуганными глазами.
Когда она меня заметила, затихла, только дрожала, как осиновый лист. — «Ты чья, малышка?» — спросила я тихо, чтобы не испугать её сильнее.
Она молчала, лишь моргала глазами.
Губы синие от холода, руки красные и опухшие. — «Замёрзла совсем», — подумала я про себя. — «Давай я тебя домой отнесу, согреешься».
Подняла её на руки — лёгкая, словно пёрышко.
Закутала в платок и прижала к груди.
А сама думала — какая же мать может бросить ребёнка под мостом?
Не укладывалось в голове.
Хворост пришлось оставить — сейчас это было неважно.
Всю дорогу девочка молчала, только крепко держалась за мою шею холодными пальчиками.
Принесла её домой, и соседи сразу собрались — новости в деревне расходятся быстро.
Елена первой прибежала: — «Господи, Ольга, где ты её взяла?» — «Нашла под мостом», — ответила я. — «Похоже, брошенную». — «Ох, какое горе…» — воскликнула Елена. — «Что же теперь с ней делать?» — «Оставлю у себя», — сказала я.
— «Ты что, Ольга, совсем с ума сошла?» — вмешалась бабка Тамара. — «Куда тебе ребёнка? Чем кормить будешь?»
— «На то, что Бог пошлёт, на то и прокормлю», — твёрдо заявила я.
Первым делом затопила печь погорячее и начала греть воду.
Девочка была вся в синяках, худенькая, рёбра просвечивали.
Помыла её тёплой водой, закутала в свою старую кофту — другой детской одежды в доме не было. — «Хочешь есть?» — спросила я.
Она кивнула робко.
Налила супа со вчерашнего дня, отрезала хлеб.
Ела жадно, но аккуратно — видно, что девочка была домашняя, а не уличная. — «Как тебя зовут?» — спросила я.
Она молчала.
То ли боялась, то ли не умела говорить.
Положила спать на свою кровать, сама устроилась на лавке.
Ночью просыпалась несколько раз — проверяла, как она.
Спала, свернувшись калачиком, во сне тихо всхлипывала.
Утром первым делом пошла в сельсовет — чтобы сообщить о находке.
