Иногда мама приезжала ко мне ненадолго — всего на пару-тройку дней.
Она всегда выглядела как королева: аккуратные волосы, уложенные в изящную прическу, безукоризненный макияж, который подчёркивал её природную красоту, и платья от именитых дизайнеров.
Однако Тамара Сергеевна ни разу не увидела её воочию.
Мы специально не устраивали встречи.
Я ощущала: пока мама не предстанет перед ней во всём своём великолепии, свекровь не перестанет бросать ядовитые намёки.
А я не спешила.
Я ждала. — Твоя мать, наверное, до сих пор по дому в валенках ходит? — однажды язвительно спросила Тамара Сергеевна, когда мы говорили о планах на новогодние каникулы. — Нет, — спокойно ответила я. — У неё внушительная коллекция обуви от итальянских мастеров.
Но валенки у неё, конечно, есть.
Для зимних прогулок в лесу и охоты на глухарей.
Дмитрий расхохотался, а его мать вновь погрузилась в молчание, на её лице застыло выражение непонимания.
Прошло время.
Два года пролетели незаметно.
Мы с Дмитрием ждали ребёнка.
Мама звонила ежедневно, её голос был для меня самым надёжным утешением, она делилась мудрыми советами, присылала посылки, наполненные сушёными травами, домашними заготовками и вареньем из сосновых шишек.
И однажды, в разговоре, она твёрдо заявила: — Я приеду. — Зачем? — удивилась я. — Всё хорошо, я справляюсь. — Потому что пришло время, дочка, — ответила она безапелляционно. — Пора расставить все точки над i.
И вот в одно хмурое утро меня разбудил настойчивый звонок в дверь.
На пороге, освещённая светом с улицы, стояла она.
Моя мама.
В струящемся кремовом пальто от Max Mara, с дорожным чемоданом Louis Vuitton в одной руке и огромным букетом белоснежных, нежных орхидей — в другой.
Её волосы были уложены с безупречной элегантностью, макияж подчёркивал её сияющий взгляд, а вся её осанка излучала спокойное, непоколебимое достоинство. — Здравствуй, родная, — сказала она, обнимая меня тепло. — Где твой Дмитрий?
К сожалению, мужа в городе не было — срочная командировка.
Но вот свекровь… Тамара Сергеевна как раз собиралась нанести мне свой привычный визит.
Она звонила накануне: «Заеду, посмотрю, как ты одна справляешься, может, помощь нужна?» Я не стала её отговаривать.
Глубоко в душе я понимала: этот день станет переломным.
Когда Тамара Сергеевна, вся в чёрном, словно тень, вошла в прихожую, она сначала приняла маму за мою знакомую или дизайнера.
Кивнула с холодной вежливостью и направилась прямо на кухню, будто была у себя дома.
Но как только мама обернулась и своим низким, бархатистым голосом произнесла: «Здравствуйте, Тамара Сергеевна.
Я — Ирина, мать Ольги», — время в доме словно остановилось.
Свекровь замерла, словно натолкнувшись на невидимую преграду.
Она медленно, очень медленно обернулась.
Её взгляд пробежался по пальто, чемодану и безупречной осанке моей мамы. — Вы… вы — мать Ольги? — прошептала она, и впервые в её голосе послышалась трещина. — Да, — улыбнулась мама, и эта улыбка была тёплой, но далёкой от раболепства. — Надеюсь, мой внезапный визит не причинит вам неудобств?
Тамара Сергеевна молчала.
Она смотрела на маму так, словно перед ней развернулось самое невероятное чудо.
Будто все её стройные и выстроенные годами представления о мире рушились с оглушительным грохотом.
Мама стояла в центре гостиной, как хозяйка самой себя: невозмутимая, сияющая, излучающая ту самую «ауру», о которой так любила говорить свекровь, — ауру подлинной, искренней силы. — Проходите, пожалуйста, присаживайтесь, — наконец выдавила Тамара Сергеевна, и в её голосе не осталось прежней снисходительности.
Остались лишь смущение и растерянность.
Обед, который я подавала на тонком фарфоре, прошёл в атмосфере напряжённого, почти звенящего молчания, которое нарушала только моя мама.
