Только для Кати — «А ты чего смотришь?» — бабушка Тамара Сергеевна наконец замечает Олю, словно та вдруг появилась за столом совершенно неожиданно.
Оля молчит.
Она просто наблюдает, как Катя с закрытыми глазами наслаждается, облизывая розовую каплю мороженого с вафельного стаканчика.
Вторая порция — в руке.
Запасная, как объяснила бабушка. — Кате можно, — добавляет она, убирая прядь волос с лба любимой внучки. — У неё сегодня был тяжёлый день, после репетиции пришла усталая.
Подарок для неё.
Оля сглатывает.
Мороженое очень хочется.
И ещё хочется, чтобы её тоже заметили.
Чтобы спросили.
Чтобы просто не забыли.
Бабушка встаёт, собирает обёртки и, бросив через плечо, говорит: — Тебе, Оля, нельзя.
Мама не разрешает сладкое.
Оля не отвечает.
Она не плачет.
Она просто смотрит на плитку пола и делает вид, что ей всё равно.
Не в первый раз.
В прошлый раз были конфеты.
До того — кукла.
Потом — поездка в цирк, на которую приглашали только Катю.
Оля всегда остаётся «потом», «в другой раз», «а тебе это не нужно».
Но она всё запоминает.
Обязательно.
Предвзятость проявилась с самого начала: Катя ела мороженое, а Оля — лишь смотрела.
Но всё началось не с мороженого.
Когда-то Анна впервые переступила порог той самой кухни — с фарфоровыми вазочками на подоконнике, в которых стояли засохшие цветы, и с пряным запахом корицы, смешанным с чем-то аптечным.
Тамара Сергеевна, будущая свекровь, вынула из духовки пирог, поставила его на стол, вытерла руки о фартук и, не оборачиваясь, сказала: — Ну, проходи.
Разувайся, здесь не улица.
Никакой улыбки.
Ни «приятно познакомиться», ни «расскажи о себе».
Вместо этого — словно она уже заранее знала: эта девушка не та.
Анна тогда только начинала встречаться с Игорем.
Уверенности было мало, а надежд — через край.
Хотелось понравиться, наладить контакт, стать частью семьи.
Она принесла в подарок небольшой букет, купленный на последние деньги, аккуратно завернутый в крафтовую бумагу. — Цветы?
Спасибо, конечно… Только у меня на них аллергия, — свекровь взяла букет, как будто это была тряпка, и небрежно поставила в банку рядом с микроволновкой.
Анна выдохнула и натянуто улыбнулась. — Я не знала, простите. — Ничего, теперь знаете, — коротко кивнула Тамара Сергеевна.
Разговор не складывался.
Игорь пытался шутить, подливал чай, хвалил пирог.
Анна старалась быть вежливой, слушала и соглашалась.
Но в какой-то момент Тамара Сергеевна прервала всё одной фразой: — А ты, Анна, чем занимаешься? — Я работаю в магазине, в бухгалтерии, — ответила она. — Счета, накладные… — А, понятно.
Ну, профессия, конечно, не для всех, — сказала свекровь с тем выражением, которое называют «без оценки, но с выводами».
Анна почувствовала, как в груди стало тесно.
Не обидно, нет.
Скорее — словно тебя уже куда-то отложили.
На полочку, далеко не на первую. *** Потом были встречи по праздникам.
Общие застолья, разговоры с оглядкой, дежурные вопросы.
Всё прилично.
Но без души.
Наташа — сестра Игоря — казалась продолжением матери: уверенная, быстрая, немногословная.
Они с Тамарой Сергеевной легко сливались в тандем, в котором Ане не находилось места.
В их диалогах она всегда оставалась «третьей».
На правах слушателя.
Или наблюдателя.
Никогда — участника.
Потом была свадьба.
Небольшая, скромная.
Без претензий. — Мы Наташе свадьбу делали с банкетом, понятно.
Но времена сейчас другие.
Мы помочь не можем.
Ну, вы же сами взрослые, — сказала Тамара Сергеевна, глядя мимо.
Анна тогда обиделась.
Серьёзно — не из-за денег.
Просто стало окончательно понятно: здесь её никто не ждал.
Здесь её максимум — терпят. *** С рождением детей всё стало ещё яснее.
Но к тому времени она уже не мечтала «понравиться».
Просто жила.
Училась не обращать внимания.
Проглатывать.
Не принимать близко к сердцу.
Игорь часто повторял: — Мама просто строгая.
Она добрая на самом деле.
В душе.
