— Иван, передай жене соусницу, — голос Тамары Сергеевны прозвучал ровно, но я заметила лёгкое подрагивание уголка её рта.
Я подняла взгляд от тарелки. На белоснежном фарфоре застыла капля свекольного сока, напоминающая следы преступления.
Иван, мой супруг, резко потянулся через стол и передал мне тяжёлую серебряную посудину. Его движения были слишком напряжёнными и суетливыми — он всегда так нервничал при материнском присутствии.
— Спасибо, — тихо произнесла я, принимая соусницу.
Я ложечкой набрала немного сметанного соуса, украшенного унылой веточкой укропа.
Соус был чрезмерно жидким и содержал комочки муки — классическая ошибка новичка, который пытается загустить подливу в спешке.
Я мысленно отметила для себя — ни в коем случае не готовить в нашем ресторане блюда с традиционной сметанной подливой. Слишком велик риск провала.
— Тебе не нравится, Оля? — пристально взглянула на меня Тамара Сергеевна. — Ты практически не ешь.
Её говядина была сухой. Розмарин, призванный придать ей аромат, был сожжён до горьких иголок.
Картофель, напротив, остался недопечённым и неприятно похрустывал на зубах.
— Всё очень… сытно, — я выбрала максимально нейтральное выражение и заставила себя улыбнуться. — Просто я не очень голодна сегодня.
— Понятно, — подхватила она. — В ваших этих модных заведениях порции совсем крошечные. Желудок, наверное, уже и забыл вкус нормальной домашней еды.
Иван неловко закашлялся.
— Мам, у Оли на работе столовая очень хорошая.
Я едва сдержала улыбку. Столовая… Если бы он знал, сколько усилий я вкладывала в каждое блюдо, как долго прорабатывала новые десерты ночами, пока он спал.
Тамара Сергеевна не обратила внимания на его слова. Хотя обращалась ко мне, взглядом следила за сыном.
— Скоро юбилей у отца — пятьдесят пять лет. Я хочу собрать всех у нас. Будет большой стол, человек на тридцать.
Она сделала паузу, наслаждаясь моментом.
— Иван, помнишь мой «Наполеон»? А заливное из трех сортов мяса? Вот это будет настоящий праздник!
Иван оживился, как ребёнок, которому обещали подарок. Его лицо расслабилось, напряжение ушло.
— Конечно, мам! Твоё заливное — это нечто!
Я молча ковыряла вилкой недопечённый картофель.
Я понимала, куда ведёт этот разговор. Каждый семейный праздник превращался в сольное кулинарное представление Тамары Сергеевны. — Я думала, может, и ты, Ольга, поможешь чем-нибудь. Ну, по мелочи.
Она бросила на меня снисходительный взгляд, от которого у меня свело челюсти.
— Например, сделаешь нарезку. Колбасу, сыр красиво разложишь. С этим ведь справишься?
Я почувствовала, как кровь медленно закипает у меня в жилах, поднимаясь от пяток к лицу. Спокойствие. Просто спокойствие. Это всего лишь слова.
Я подняла на неё глаза и спокойно ответила:
— Да, конечно. Нарезку сделаю.
Мой ровный тон, кажется, разочаровал её. Она ждала возражений, обиды или хоть чего-то, что позволило бы ей меня упрекнуть.
Но сдаваться она не собиралась.
— Вот и хорошо, — она отложила вилку и нож, поставив их идеально параллельно. — Основные блюда я тебе доверить не могу, сама понимаешь.,Кулинария — явно не твоя стихия. Здесь нужен талант и навык, а не эти рецепты из интернета.
Иван застыл с кусочком мяса на вилке, переводя взгляд то на меня, то на маму, снова выглядя растерянным.
Вдруг я ощутила облегчение, как будто долгожданная трещина появилась в давлении, которое я держала в себе. Маски упали.
Я взглянула на свекровь — её уверенное, властное выражение лица — и впервые за долгое время искренне улыбнулась ей.
В моей голове уже складывалась идея. И это будет не простой ужин, а настоящее шоу.
За пару дней до юбилея кухня превратилась в филиал моего ресторана. Когда вечером Иван заглянул, он застыл в дверях.
— Оля, что это? — с осторожностью и удивлением он осмотрел мраморную доску, где я выложила мозаику из тигровых креветок и авокадо для террина.
Рядом остывал паштет из куриной печени с коньяком и трюфельным маслом, а в холодильнике уже застывал галантин из перепелов с фисташками.
— Это нарезка, дорогой, — не отвлекаясь от работы, объяснила я. — Как просила твоя мама.
— Это не нарезка! — голос Ивана задрожал. — Мама имела в виду «Докторскую» и «Российский» сыр! Она с ума сойдет, увидев это.
Я подняла на него взгляд.
— А если я еще раз услышу, что не умею готовить, сойду с ума я. Пусть она лучше.
Он приблизился, на его лице читался настоящий ужас.
— Оля, пожалуйста, не делай этого. Это ее праздник, ее день. Ты все сломаешь. Она просто хотела…
— Что именно хотела, Иван? — я отложила нож. — Унизить меня? Еще раз доказать, что ты выбрал не ту? Беспомощную, неумелую, неспособную даже мужа накормить?
Он отступил, без слов.
В день юбилея мы приехали к свекрови. Тамара Сергеевна порхала по дому, источая духи и самодовольство. Гости уже собирались, весело болтая и восхищаясь убранством.
— Оля, добралась! — радостно сказала она, целуя меня в щеку. — Нарезку привезла? Давай-давай, ставь на стол, все голодны.
Я без слов ушла на кухню и начала распаковывать контейнеры, работая быстро и чётко.
Из сумки я достала три больших блюда из тёмного сланца.
Первое — рулет из утки с черносливом и курагой, украшенный веточками розмарина и каплями бальзамического крема.
Второе — аккуратный террин из креветок и авокадо, ровный и блестящий.
Третье — мозаику из паштетов и галантина, дополненную инжирным конфитюром и орехами.
Это была не просто еда, а заявление.
Когда я вынесла блюда в гостиную, разговоры стихли. Тридцать пар глаз устремились на мои руки. Один из дальних родственников даже присвистнул.
— Вау… Тамара Сергеевна, это вы такую красоту приготовили?
Свекровь, стоявшая посреди комнаты, медленно повернулась. Её улыбка замерла и постепенно исчезла.
Она смотрела на мои блюда, и в её глазах я увидела то, чего ждала — смесь шока и злости.
— Это… это приготовила Оля, — выдавила она, с трудом сохраняя спокойствие. — Я просила её помочь с нарезкой.
Гости загудели, раздались вопросы.
— Оля, вы где этому научились? Это же уровень профессионала!
— А что это за блюда? Можно попробовать?,Я улыбаясь отвечала на вопросы, рассказывая о происхождении блюд. Гости потянулись к столу, и уже через минуту раздавались исключительно восторженные вздохи. Заливное Тамары Сергеевны и её пересушенная говядина отошли на второй план.
Она подошла ко мне в тот момент, когда я ненадолго осталась одна у окна.
— Ты решила меня выставить в дурном свете? — прошипела она почти шёпотом, чтобы никто не услышал. Её лицо побледнело, а руки были сжаты в кулаки.
Я взглянула ей прямо в глаза, больше не испытывая ни страха, ни желания угодить.
— Я всего лишь сделала нарезку, Тамара Сергеевна, — спокойно и твёрдо ответила я. — Просто сделала её так, как умею.
Она собралась что-то возразить, открыть рот для гневного выступления, но её перебил громкий голос свёкра, Алексея Петровича.
— Света, подойди сюда! Посмотри, что Оля приготовила! Настоящее произведение искусства!
Именинник стоял у стола с кусочком утиного рулета на вилке, его лицо светилось от искреннего удовольствия.
Он был человеком простым, далёким от интриг своей жены, и в этот момент просто наслаждался праздником — и вкусной едой.
— Дочка, ты у нас настоящий талант! — с улыбкой подмигнул он. — Где ты этому научилась?
Тамара Сергеевна, вынужденная подойти, скрипнула зубами.
— Алексей, это просто модные закуски. Красиво, но без души. Не то что наш домашний «Наполеон»…
Но никто не обратил на неё внимания. В этот момент один из гостей — солидный мужчина в дорогом костюме, деловой партнёр свёкра — пристально посмотрел на меня.
— Извините, — сказал он, — ваше лицо кажется мне очень знакомым. Вы случайно не Ольга Смирнова? Шеф-повар из «Львова»? Мы с женой были у вас на прошлой неделе. Это было потрясающе.
Наступила мёртвая тишина. Все взгляды моментально направились на меня, затем на Ивана, и наконец на Тамару Сергеевну.
Лицо мужа постепенно вытягивалось. Он смотрел на меня так, словно видит впервые.
Его рот чуть приоткрылся, но не издал ни звука. В голове пронеслась мысль: «Столовая», и я едва сдержала горькую улыбку.
Лицо Тамары Сергеевны покраснело до цвета её свекольного сока. Она посмотрела на меня с таким выражением, будто я не просто приготовила закуски, а предала её лично.
— Шеф-повар? — переспросил один из родственников. — В «Львове»? Там же месяц вперёд надо записываться!
Гости вновь заговорили, но теперь это был гул удивления и восхищения. Меня окружили, осыпая комплиментами, задавали вопросы о ресторане и рецептах.
Я оказалась в центре внимания, которого никогда не искала, но которое в этот момент ощущалось как защита.
Я замечала, как Тамара Сергеевна постепенно отошла в сторону к своему нетронутому заливному. Её борьба была проиграна — нокаутом.
Позже, когда мы собирались уезжать, Иван подошёл ко мне. Он молчал на протяжении всей поездки и пока мы спускались в лифте.
— Почему ты не сказала? — наконец спросил он на улице. В его голосе не было упрёков, лишь растерянность.
— А ты бы поверил? — я посмотрела на огни ночного Кременчуга. — Или сказал бы, что это всё пустяки, а главное — чтобы дома была «нормальная домашняя еда»?
Он молчал. И это был самый откровенный ответ из всех возможных.
Он открыл для меня дверь машины.
Впервые за долгое время в его глазах я увидела не снисходительность к моему «хобби», а искреннее, почти испуганное уважение.
Я села в машину, ощущая невероятную лёгкость. В этой маленькой битве я не просто отстояла право готовить.
Я отстояла своё право быть собой. И, кажется, мой муж наконец-то по-настоящему со мной познакомился.
— Шеф, поставщик привёз дикие спаржу и сморчки. Посмотрите, — молодой су-шеф заглянул в мой кабинет с восхищением.
Я оторвалась от бумаг и кивнула.,— Да, Владимир, иду прямо сейчас. Скажи, чтобы сморчки пока оставили в холодной воде. И ни в коем случае не обрезали ножки, я сама всё проверю.
— Есть, шеф!
Дверь легко захлопнулась. Я улыбнулась. «Шеф». За три года я привыкла к этому обращению, но оно по-прежнему согревало меня изнутри.
Особенно в этих стенах моего уютного ресторана «Анис».
Иван отыскал это помещение — старинный винный погреб с кирпичными сводами.
Все свои сбережения он вложил сюда, утверждая, что это самая надёжная инвестиция в его жизни. «Я вкладываю в тебя», — сказал он тогда, и для меня это значило гораздо больше, чем деньги.
Он сидел напротив, перебирая почту, и поднял на меня взгляд.
— Всё нормально?
— Совершенно. Привезли сморчки. Будем делать новое специальное предложение.
— Отлично. Кстати, мама звонила.
Я замерла. Эти слова больше не вызывали у меня бурю эмоций, а скорее — лёгкое беспокойство, словно перед непредсказуемой сменой погоды.
— Что-то срочное?
— Она хотела узнать, сможем ли мы заехать в воскресенье. У отца снова юбилей. Уже пятьдесят восемь.
Я улыбнулась с легкой иронией.
— Мама будет готовить?
Иван улыбнулся с некоторой нескрываемой иронией.
— Нет. Она заказала кейтеринг из «Львова».
Мы молчали секунду, а потом рассмеялись. Громко и легко. Это был смех тех, кто пережил что-то абсурдное и сумел выйти победителем.
Тамара Сергеевна больше не пыталась бороться со мной. Тот юбилей стал её личным Ватерлоо. Она так и не простила меня, нет.
Но она научилась меня уважать. Это было холодное, вынужденное уважение проигравшего, но оно казалось лучше фальшивой любви.
Она никогда больше не касалась темы моей готовки. Вообще. Этот вопрос стал запретным в их доме.
Взамен она с горькой гордостью рассказывала знакомым: «А моя невестка — та самая Ольга Смирнова. Да, у неё собственный ресторан. Очень модное место».
Это была её новая форма власти, попытка присвоить себе частичку моего успеха. Я не возражала.
— Так что, поедем? — спросил Иван.
Я посмотрела на него. На его спокойное, уверенное лицо. Уже не было никакого мальчишки, боявшегося огорчить мать. Передо мной сидел мой партнёр. Мой мужчина.
— Конечно поедем, — ответила я легко. — Только заедем в магазин за подарком.
— Я уже приобрёл. Резные шахматы для отца.
— Прекрасно, — кивнула я. — А я куплю изящную соусницу. Из серебра. Думаю, маме понравится.
Иван опять рассмеялся, на этот раз с пониманием. Он подошёл и поцеловал меня в макушку.
— Ты лучшая, Оля.
Я вышла из кабинета в шум кухни. Запах свежих трав, бульона, раскалённого масла. Это была моя стихия. Моя жизнь.
Тот давний ужин у свекрови, её сухая говядина и снисходительный тон теперь казались кадрами из чужого фильма.
Но я благодарна за тот вечер. Иногда, чтобы взлететь, необходим хороший толчок. Даже если это толчок в спину, сделанный с уверенностью, что упадёшь.
