«Я вас как Тузик грелку тут порву» — холодно предупредила Ольга, бросая вызов мужу и свекрови в жестоком семейном конфликте

— Что за новости такие? Ты совсем с ума сошла, Ольга? — голос Алексея взмыл до верхних тонов, едва он переступил порог квартиры и увидел на столе в гостиной яркий буклет каких-то новомодных курсов по «раскрытию женской энергии» и чек на внушительную сумму. Он даже не успел снять куртку, как лицо исказилось гримасой возмущения. Портфель с тяжелым стуком упал на пол, брошенный хозяином. — Я здесь пашу день и ночь, чтобы мы нормально жили, а ты тратишь мои деньги на эту… эту глупость! Ни разу не посоветовалась!

Ольга, которая до этого тихо помешивала что-то на плите, выключила её и медленно вышла в гостиную. Она была аккуратно одета, волосы светлые собраны в простой узел, лица без косметики. Её невозмутимость, казалось, ещё сильнее раззадорила Алексея. Он привык, что при малейшем его недовольстве она смиренно тушуется, начинает извиняться и оправдываться. Но сегодня всё было иначе.

— Во-первых, Алексей, деньги – не только твои, я тоже зарабатываю, если ты забыл, — ровным, почти безэмоциональным голосом сказала она, останавливаясь в нескольких шагах от него. — Во-вторых, я считаю это инвестицией в себя и своё развитие. Тебе необязательно это понимать.

— Инвестиция?! — Алексей чуть не захлебнулся от возмущения. Подойдя к столу, он схватил буклет и с презрением замахнулся им в воздухе. — Ты всерьёз веришь в это шарлатанство для скучающих домохозяек? Ты в своём уме? Какое, к чёрту, развитие? Там тебя научат, как мужу мозги выносить или как последние деньги из него вытрясти? Всё, Ольга, терпение моё лопнуло! Насовсем и бесповоротно! Я этот твой баловник и транжиру быстро поставлю на место!

Он швырнул буклет на пол, словно тот был горячим углём. Его ноздри раздувались, лицо покраснело, взгляд метался молниями. Он действительно горел гневом, ощущая, как его авторитет – тот самый, который он методично строил годами – рушится на глазах из-за какой-то глупой прихоти жены.

— Я тебе говорил, что с тобой надо иначе! Говорил! По-хорошему не понимаешь? Значит, пойдёт по-плохому! Завтра приезжает моя мать! Да-да, не делай такие глаза! Мы с ней вдвоём тебе этот упрямый нрав и глупость выбьем! Посмотрим, как ты запоёшь, когда мама возьмётся за тебя! Она быстро поставит тебя на место, научит уважать мужа и ценить каждую гривну!

Алексей говорил с явным злорадством, ожидая увидеть на лице Ольги страх, раскаяние или мольбу о прощении. Он уже представлял себе властную мать, не терпящую возражений, которая будет отчитывать эту капризную девушку. Вот тогда Ольга поймёт, кто в доме хозяин, и какое её место – у плиты и с тряпкой, а не на каких-то «энергетических» курсах.

Но Ольга не испугалась. Она даже не дрогнула. На лице не отражалось ничего, кроме холодного, пристального взгляда. Она смотрела на мужа так, словно видела его впервые – не как своего мягкого, легко управляемого Алексея, а как какого-то мелкого, злобного пакостника. Этот взгляд заставил Алексея невольно отступить на шаг и почувствовать неприятный холод под ложечкой.

— Выбивать? — переспросила она ледяным, незнакомым ему голосом, от которого по спине у него пробежали мурашки. Её обычно мягкие черты стали резче, а в голубых глазах вспыхнул стальной, угрожающий блеск. Она медленно, почти хищно наклонилась вперёд. — Ты, милый мой, правда думаешь, что…

— Ольга…

— Думаешь, что я, маленькая и хрупкая девушка, не смогу дать отпор тебе и твоей матери? Я вас обоих как Тузик грелку разорву при желании!

— Ты вообще нормальная?!

— И запомни раз и навсегда: ещё одна такая угроза в мой адрес, или твоя дорогая мама попытается меня «воспитывать» здесь, и я устрою вам такой концерт, такой фейерверк, что никто не забудет. Понял меня, герой домашний?

Алексей застывал словно поражённый молнией, рот раскрылся, и он не мог выдавить ни звука. Та Ольга, которую он знал – тихая, скромная, почти безмолвная «овечка», которая всегда смотрела на него снизу вверх и боялась возразить – исчезла. Перед ним стояла другая женщина – решительная, холодная, с глазами разъярённой тигрицы, готовой в любой момент вцепиться в горло. Её низкий голос совершенно не соответствовал его миниатюрной фигуре, но в нём звучала угроза и ледяная ярость, от которых по спине Алексея пробежал холодный пот. Он не знал, что сказать и как реагировать на это неожиданное, шокирующее превращение. Он просто стоял, моргая и пытаясь осознать происходящее.

Алексей замер с полуоткрытым ртом, словно выброшенная на берег рыба. Слова Ольги, резкие и грубые, совершенно не соответствовавшие её фарфоровой внешности, громко отдавались в его голове, смешиваясь с шумом крови в ушах. Он смотрел на неё — эту хрупкую блондинку, которая сейчас была словно сжатая пружина, готовая вырваться с сокрушительной силой, — и не мог поверить своим глазам и ушам. Где та Оля, что краснела от любого его резкого слова, которая всегда смотрела на него преданно и виновато опускала ресницы при недовольстве? Перед ним стоит чужая женщина, и она его пугает.

— Ты… что ты говоришь? — наконец выдавил он слабым, неуверенным голосом, лишённым всякой угрозы или власти, лишь с оттенком растерянности и детского недоумения. — Ты с ума сошла? С кем так разговариваешь?,Ольга улыбнулась, но эта улыбка была злобной и хищной.

— Со мной, родной. Со мной. И с твоей мамашей тоже, если она вновь полезет сюда со своими «воспитательными» интервенциями. Думаешь, я не слежу за тем, как она разжигает против меня твое недовольство? Как она внушает тебе, что я плохая жена, что я не могу «правильно» вести хозяйство и недостаточно угождаю её сыночку? Я всё это терпела, Алексей. Годами! Твои упрёки, её постоянные нравоучения, ваши общие попытки превратить меня в удобную, покорную куколку. Но всему наступает предел. Моя грань была достигнута сегодня. Так что передавай Тамаре Ивановне горячий привет и скажи, чтобы лучше сидела дома и вязала носки, вместо того чтобы приезжать сюда «выбивать» из меня упрямство. А то я могу не рассчитать силы. Ведь я же «маленькая и хрупкая».

Она повернулась и спокойно, с чёткой неторопливостью пошла обратно на кухню, оставляя Алексея одного в гостиной, среди разбросанных буклетов и разрушенного собственного авторитета. Он смотрел ей вслед, и в его голове была лишь одна мысль: «Это не Ольга. Это какая-то чужая женщина в её теле».

Вечер проскочил в давящей, почти осязаемой тишине. Ольга спокойно приготовила ужин, накрыла стол только для себя, поела, словно Алексея и вовсе не было в квартире. Он же остался голодным, метался по комнатам, будто зверь в клетке, то опускаясь на диван, то вскакивая, то подходя к окну и бездумно глядя на ночной город. Несколько раз он пытался что-то сказать, вернуть контроль над ситуацией, крикнуть, пригрозить, но слова застревали в горле. Перед глазами стоял яростный взгляд Ольги с искривлённым от злости лицом и стальным блеском в глазах — он был парализован.

Он пытался убедить себя, что это просто женская истерика, что она сейчас заплачет в подушку и успокоится, что завтра всё вернётся на круги своя. Но какой-то внутренний голос, неприятный червячок сомнения, шептал, что это не так. Что-то безвозвратно сломалось, что-то изменилось. И предстоящий приезд матери, который утром казался спасительной соломинкой, единственным шансом успокоить жену, теперь представлялся неминуемой катастрофой. Алексей с ужасом представлял, что будет, если Ольга действительно осуществит своё обещание и устроит «представление» для его матери. Тамара Ивановна такого никогда не простит.

Под вечер, когда Ольга, убрав со стола, демонстративно взяла книгу, устраиваясь с ногами на диване в гостиной и явно показывая, что сегодня спальня только в её распоряжении, Алексей не смог молчать.

— Сколько ты ещё будешь обижаться? — спросил он, стараясь придать голосу твёрдость, но в итоге вышло жалобно. — Может, хватит уже этот спектакль устраивать?

Ольга медленно оторвала взгляд от книги, внимательно и долго смотрела на него, словно на незнакомый предмет.

— Я не обижаюсь, Алексей, — в её голосе слышалась спокойная угроза. — Я просто живу так, как считаю нужным. Советую тебе привыкать. А касательно «цирка»… настоящее шоу, боюсь, ещё впереди. Если, конечно, ты не прервёшь гастроли главной актрисы.

Она снова уткнулась в книгу, давая понять, что разговор закрыт. Алексей почувствовал, как его охватывает волна бессильной злости. Он хотел кричать, топать ногами, может быть, даже… Но ничего не сделал. Лишь сжал кулаки до боли в костяшках и вышел из комнаты, закрыв дверь почти бесшумно, будто боялся разбудить спящего зверя. Потом долго лежал на неудобном диване в кабинете, который служил и рабочим местом, и теперь, видимо, спальней, глядя в потолок и прокручивая в голове слова Ольги: «Я вас как Тузик грелку тут порву…» И почему-то ему казалось, что она совсем не шутит.

Утро следующего дня не началось с обычного запаха кофе, который обычно варила Ольга, а с настойчивого, почти требовательного стука в дверь. Алексей, не сомкнувший глаз почти всю ночь и терзаемый мрачными предчувствиями, вскочил с неудобного дивана в кабинете, словно ошпаренный. Он помчался к двери, чуть не споткнувшись о свой портфель, оставшийся со вчерашнего дня в прихожей. На пороге, как и ожидалось, стояла Тамара Ивановна — его мать. Крупная женщина с высокой, накрахмаленной причёской, добавлявшей ей ещё около десяти сантиметров роста, и плотно сжатыми губами, предвещавшими лишь неприятности. В руках она держала объёмную сумку, из которой выглядывал край клетчатого пледа — постоянного атрибута её «инспекционных» визитов.

— Ну, здравствуй, сынок, — сказала она голосом, способным застудить лаву. — Что у вас здесь творится? Ты мне вчера по телефону столько наговорил, что я всю ночь не сомкнула глаз. Где твоя… супруга? Ещё спит, небось, барыня?

Алексей нервно проглотил слюну. Он с быстрым взглядом посмотрел в сторону кухни, из которой не доносилось ни звука. Ольга, очевидно, ещё не появлялась. Или не намеревалась этого делать.

— Проходи, мам, — пробормотал он, беря у неё сумку. — Нет, наверное, она не спит… Просто… у неё в последнее время какие-то проблемы с головой.

Тамара Ивановна, словно танк, вошла в гостиную, разрезая пространство. Её цепкий взгляд сразу охватил комнату, отмечая каждую пылинку, каждую мелочь, стоящую не на месте. Она наморщилась с брезгливым выражением, заметив на полу вчерашний рекламный буклет, который Алексей так и не поднял.

— Проблемы с головой? — переспросила она, повернувшись к сыну. Её брови приподнялись, образуя грозные морщины на лбу. — Что за новости? Она что, заболела? С ума сошла? А то по твоим рассказам, она тут совсем свободу потеряла, деньги растрачивает, уважать тебя перестала. Я же говорила, что эта женитьба ни к чему хорошему не приведёт. Сначала она казалась тихой и милой, а на самом деле…,В этот самый момент из спальни вышла Ольга. На ней был простой домашний костюм, волосы аккуратно собраны, а на лице не было ни следа вчерашней ярости. Лишь глаза смотрели холодно и отстранённо. Она спокойно кивнула свекрови.

— Здравствуйте, Тамара Ивановна.

— И вам здоровья, — прохрипела та, не меняя позу и явно не скрывая враждебности. — Я уж думала, ты решила полежать, пока мы с Лешей твои проблемы обсуждаем. Ну рассказывай, дорогая, что ты задумала? Какие «вложения в себя», на которые уходят деньги, заработанные моим сыном?

Ольга подошла к журнальному столику, взяла книгу, которую читала прошлым вечером, и устроилась в кресле, явно демонстрируя удобство.

— Тамара Ивановна, я не считаю, что мои личные траты подлежат коллективному разбору, — спокойно ответила она, даже не посмотрев в сторону свекрови. — Особенно когда речь идёт о моих собственных финансах. Алексей, кажется, забыл сказать, что я тоже тружусь.

— Работает, да! — фыркнула Тамара Ивановна, обратившись к сыну как к свидетелю обвинения. — Леша, слышишь? Она ещё и дерзит! Я к ней от всей души, приехала помочь вам разобраться, сохранить семью, а она тут про «личные расходы»! Какие могут быть «личные расходы», когда муж всё в дом приносит, а женщина должна домашним уютом заниматься, а не по каким-то сомнительным курсам бегать!

Алексей ощутил, как у него вспотели ладони. Он оказался между двух горячих сражений, и оба противника настроены крайне враждебно. Он собрался что-то сказать в поддержку матери, но опередила его Ольга.

— Тамара Ивановна, давайте сразу расставим все точки над «и», — наконец подняла Ольга взгляд на свекровь, и в глазах её мелькнул прежний стальной блеск, напугавший Алексея вчера. — Мне не нужны ваши советы по обустройству «гнезда» и удержанию семьи. Особенно такой семьи, где меня пытаются «воспитывать» и «вытравливать дурь». Я взрослый человек и сама решаю, как жить и на что тратить деньги. Если вас что-то не устраивает, простите, это ваши проблемы.

На такую откровенную дерзость Тамара Ивановна даже на мгновение лишилась дара речи. Она уставилась на Ольгу, а её лицо постепенно покраснело. Алексей видел, как у матери напряглись жевательные мышцы.

— Ты… что это ты себе позволяешь, девчонка?! — с трудом выдавила она, задыхаясь от возмущения. — Как ты смеешь так разговаривать со мной?! С матерью твоего мужа! Я жизнь ему посвятила, этому пустозвону, — она указала пальцем на Алексея, который вздрогнул от внезапности, — а ты, гнида, будешь здесь мне указывать, что говорить и как себя вести?!

— Мам, ну успокойся, — попытался вмешаться Алексей, понимая, что ситуация выходит из-под контроля. — Ольга, ну ты тоже… Зачем так резко?

— А как иначе разговаривать с людьми, которые приходят в мой дом, чтобы «вытравить из меня упрямство»? — парировала Ольга, не отводя холодного, оценивающего взгляда от Тамары Ивановны. — Может, предложить им чай с плюшками и сказать спасибо за заботу? Извините, Тамара Ивановна, но такой стиль общения мне не подходит. Если вы пришли с миром — ласкаво просим. Если с войной — вините сами себя. Я же вчера предупреждала Алексея.

Свекровь перевела взгляд с Ольги на сына и обратно. В её глазах читалось сочетание недоумения и злобы. Явно она не ожидала такого отпора. Она была уверенна, что её слово — неприкосновенно, и все перед нею боятся и угождают. А тут какая-то девица, которую она всегда принимала за бесхребетную, смеет ей перечить и угрожать.

— Значит, война, да? — сдавленно прошипела она, прищурившись. — Ну что ж, милая, сама напросилась. Посмотрим, кто кого. Леша, ты будешь молча стоять и смотреть, как эта… эта особа оскорбляет твою мать?

Алексей чувствовал себя полным растерянным. Он хотел свирепо нахмуриться и что-то потребовать от Ольги, но её спокойствие и холодная уверенность парализовали его. Он лишь бессильно переводил взгляд с жены на мать, не зная, на чьей стороне оказаться и что вообще предпринять в этой кошмарной, абсурдной ситуации, которую он сам и вызвал.

— А что тут я могу сказать, мамочка?..,— Что тут скажешь?! — Тамара Ивановна уставилась на сына взглядом, настолько полным презрения, что Алексей сжался, как от удара. — Сейчас я сама этой наглой девице язык укорочу! Ты думала, что я позволю тебе свои выходки терпеть, хамка? Приютила змею на груди! Мой сын тебя пожалел, в приличный дом привёл, а ты ему чем отплатила? Оскорблениями в адрес его матери? Ты понимаешь, кто я такая? Я жизнь ему отдала, все силы истратила, чтобы он стал человеком, а не таким… — она замялась, подбирая нужное слово, затем решительно добавила: — …чтобы не стал подкаблучником такой вертихвостки, как ты!

Алексей, побуждаемый гневом матери и ощущением собственного унижения, которое не покидало его со вчерашнего вечера, наконец заговорил. Он сделал шаг вперёд, став рядом с матерью, словно образуя единый фронт против Ольги.

— Да, Ольга! Мама абсолютно права! Ты совсем перестала себя контролировать! Раньше ты была другой — тихой, скромной. А теперь? Деньги пролетают мимо, огрызаешься, старших не уважаешь! Ты что, забыла, как сюда пришла? Я тебе всё дал! Всё! А ты…

Ольга медленно поднялась с кресла. На её лице не было ни страха, ни раскаяния. Лишь холодная, презрительная усмешка скользнула по её губам. Она обвела взглядом эту возмущённую пару — Тамару Ивановну, полную ярости и напряжения, и сына, который наконец нашёл в себе смелость что-то возразить, но всё же выглядел жалким и неубедительным.

— Всё дал? — протянула она, и в её голосе прозвучали искреннее изумление с добавлением едкого сарказма. — Алексей, милый, ты серьезно? Ты считаешь, что это ты всё дал мне? А разве не я, когда ты после очередного «гениального» бизнес-провала оставался без гроша, поддерживала нас обоих на своей скромной зарплате? Не я ли выслушивала твои бесконечные ночные стенания о том, какой ты неоценённый гений, и укрывала тебя одеялом, пока ты хныкал в подушку?

Алексей отшатнулся, будто получил удар. Его лицо помрачнело, глаза забегали в страхе. Он не ожидал, что Ольга вспомнит эти, давно забытые им, моменты его жизни.

— Ты… ты лжёшь! — вскричал он, но голос его предательски задрожал.

— Лгу? — Ольга сделала шаг в его сторону, и он невольно отступил, упершись в ошарашенную Тамару Ивановну. — А вы, Тамара Ивановна, — она обратила свой холодный взгляд на свекровь, — та, что «жизнь на него положила»? Возможно, стоит напомнить, как вы «помогали» ему становиться человеком? Как каждое его движение контролировали, как до меня всех его девушек критиковали, находя в них кучу недостатков? Вы до сих пор видите в нём ребёнка, которому нужно спрятаться за юбку матери от «жёсткого мира»? Вы не воспитывали человека, Тамара Ивановна, вы лелеяли инфантильного эгоиста, не способного отвечать за собственные решения!

— Ах ты… Ах ты мерзавка! Змея! — закричала Тамара Ивановна, её лицо исказилось от ярости. Она попыталась наброситься на Ольгу, но та стояла неподвижно, с холодной уверенностью в глазах, что заставило свекровь инстинктивно остановиться. — Я тебя!.. Я тебя!

— Что «вы меня»? — спокойно, почти лениво спросила Ольга, и её невозмутимость раздражала ещё сильнее. — Собираетесь пожаловаться на меня Алексею? Вот он уже стоит здесь, дрожит за вашей спиной. Попытаетесь меня ударить? Не советую. Я хоть и маленькая, но жизнь научила меня самообороне лучше, чем вашего сына — прятаться за мамину спину. Хотели «выбить из меня строптивость»? Ну что ж, пробуйте. Но помните, я предупреждала — я вас обоих здесь как Тузик грелку разорву. И это не фигура речи.

Наступила густая тишина, наполненная такой крепкой ненавистью, что казалось, её можно было резать ножом. Тамара Ивановна тяжело дышала, грудь её поднималась. Алексей стоял бледный, словно полотно, с выражением полного ужаса и растерянности. Он взглядывал то на мать, то на жену и понимал: всё кончено. Абсолютно и безвозвратно. Тамара Ивановна внезапно резко повернулась, схватила сумку, не выпуская её из рук.

— Я… я больше ни минуты не останусь в этом грязном болоте! — прохрипела она, задыхаясь. — Алексей, — ткнула она в него пальцем, — виноват во всём ты сам! Ты привёл в дом эту… эту тварь! Ты позволил ей так со мной разговаривать! Ты уже не сын мне! Понимаешь? Не сын! А ты, — она бросила на Ольгу взгляд, переполненный злостью, — заплатишь за всё! Ты сгниёшь в одиночестве, никому не нужная!

С этими словами она, не оглядываясь, вышла из квартиры, чуть не задела дверной косяк. Хлопка не последовало, но ощущение было, словно разорвалась бомба. Алексей с Ольгой остались одни. Он медленно опустился на диван, закрыв лицо руками. Он не плакал, нет. Он просто сидел разбитый, уничтоженный. Ольга же стояла посреди комнаты, как струна натянутая, смотрела на закрывшуюся за свекровью дверь. На её лице не было ни радости, ни сожаления — только холодная, бездна усталости.

— Вот и всё, Алексей, — тихо произнесла она, не оборачиваясь. — Концерт окончен. Можешь считать, что из меня выбили всё, что возможно и невозможно.

Она повернулась и шагнула в спальню, не оборачиваясь. Теперь между ними была не просто стена. Между ними разгорелась выжженная пустыня, где уже никогда ничего не прорастёт. Каждый остался наедине со своей правдой и своей ненавистью. Навсегда и окончательно…