«Я в своей квартире нахожусь» — спокойно ответила Тамара, отстаивая личные границы перед свекровью

Тамара стояла у окна в майке и трусах, когда Нина Сергеевна вошла на кухню. Свекровь остановилась на пороге, словно столкнулась с невидимой преградой.

Несколько секунд они молча смотрели друг на друга: невестка оставалась спокойной, а у свекрови глаза широко раскрылись. Затем начался разговор.

— Ты что, совсем сошла с ума?! — Нина Сергеевна схватилась за сердце с таким драматизмом, что этого хватило бы на постановку в провинциальном театре. — По квартире ходишь без одежды!

— Я в своей квартире нахожусь, — Тамара спокойно наливала себе кофе, не спеша прикрываясь. Руки не дрожали — это было очень важно. — И не без одежды, а в белье.

— В нашей квартире! — поправила свекровь, делая особый акцент на первом слове. — Где должны жить приличные люди!

Тамара сделала глоток. Кофе был горячим и обжигающим — именно таким, какой нужен для утренних поединков.

За четыре года совместной жизни она научилась готовить его идеально: крепкий, с лёгкой горечью, который способен разбудить даже самого сонного или придаёт уверенности живому человеку.

— Нина Сергеевна, — сказала она, смотря свекрови прямо в глаза. — Это квартира моя и Игоря. Если вам не по душе видеть меня здесь в таком виде, никто не заставляет вас оставаться.

Румянец окрасил лицо свекрови ярким оттенком. Тамара знала все вариации этого цвета — от лёгкого недовольного покраснения до яростного пурпура. Сейчас цвет был где-то посередине — тревожно малиновым.

— Игорь! — закричала Нина Сергеевна. — Игорь, иди сюда немедленно!

Из ванной доносился приглушённый ответ мужа. Тамара представила, как он сейчас стоит под душем, глаза зажмурив, пытаясь сделать вид, что не слышит.

Бедный Игорёк. Четыре года назад она влюбилась в его открытую улыбку, без всяких хитростей. В то, как он смеялся над её шутками, запрокидывая голову. В его большие тёплые ладони, которые умели утешить простым прикосновением.

Тогда ей казалось, что родители — это дополнительный элемент, необязательный бонус. Видеться раз в месяц, поздравлять с праздниками, иногда ездить вместе на дачу за шашлыком. Просто нормальные отношения нормальных людей.

Однако Нина Сергеевна оказалась не дополнением, а главным блюдом. Со своим гарниром в виде тихого, всегда соглашающегося Владимира Ивановича.

Сперва начались звонки, по несколько раз в день. «Игорёк, поел ли ты?» «Сыночек, не забудь надеть тёплый шарф». «Милый, почему вчера не позвонил?» Тамара терпела. Может, в их семье так принято.

Затем появились незапланированные визиты, в любое время суток. Тамара могла вернуться с работы и встретить свекровь, копающуюся в шкафах («Я просто хотела помочь с уборкой!») либо переставляющую мебель («Так гораздо удобнее!»).

Однажды она застала Нину Сергеевну, читающую их с Игорём переписку в телефоне — тот, рассеянно забыв разблокировать аппарат.

— Я случайно! — пыталась оправдаться свекровь. — Мне показалось, что это мой телефон!

У Нины Сергеевны была старая Nokia с кнопками.

Критический момент произошёл три месяца назад. Тамара вернулась домой после тяжёлой смены в травматологии больницы и увидела в спальне два чемодана, раскладушку и Владимира Ивановича, деловито расставляющего свои лекарства на тумбочке.

— Мы квартиру продали! — радостно сообщила появилась вслед за ним Нина Сергеевна. — Решили пожить с вами, пока новую не найдём. Вы же не против?

Это был не вопрос, а требование.

Тамара обратила взгляд на Игоря. Он стоял в дверях, бледный и несчастный, будто перед ним поставили неразрешимый выбор.

— Мам, мы же с тобой говорили… — начал он.,— Что же тебе сказали? — без промедления перешла в атаку Нина Сергеевна. — Что мы тебе здесь не нужны? Что по чужим углам жить должны? У вас же две комнаты, хватит места на всех!

И они остались.

Первые семь дней Тамара старалась удержать ситуацию под контролем. Искала компромиссы, пыталась установить границы. Все попытки оказались тщетными. Нина Сергеевна не собиралась признавать никаких ограничений.

Она заходила к ним в спальню без предупреждения («Что это за секреты у вас, что я не должна видеть?»), комментировала их личную жизнь («Вчера вы поздно не спали, это нездорово»), выкидывала продукты из холодильника («Ваши йогурты — сплошная химия!»).

Тамара обращалась к Игорю. Тот соглашался, обещал поговорить с матерью, но эти разговоры не приносили результата.

Нина Сергеевна либо устраивала истерики с валидолом, либо обижалась с такой драматичностью, что Игорь сдавался почти сразу.

— Подожди немного, — просил он. — Они ведь ненадолго.

Однако «немного» растянулось на три месяца. Родители, похоже, и не собирались искать собственное жильё. Зачем, если можно жить у сына? Бесплатно, в удобствах, да ещё и поучать невестку.

Вчера Тамара сломалась. Точнее, наоборот, собралась с силами. Как человек, который собирает всю волю в кулак перед прыжком с высоты.

Она сидела в ванной — единственном укромном месте в квартире — и размышляла. О том, что ей тридцать два. Что она любит Игоря, но не готова терпеть присутствие его матери всю оставшуюся жизнь ни своей, ни её. Что обычные способы не работают.

И тогда она составила план.

— Тамара, немедленно одевайся! — не уступала Нина Сергеевна. — Отец что подумает!

— Пусть думает, что хочет, — допив кофе, Тамара направилась к выходу из кухни. — Я пойду досыпать. В своей спальне. В своей квартире.

Проходя мимо свекрови, она специально задержалась, чтобы та рассмотрела маленькую птичку на лопатке — татуировку, которую сделали с Игорём на первую годовщину. Нина Сергеевна считала татуировки признаком морального упадка.

В коридоре она столкнулась с мужем. Игорь стоял с полотенцем на бёдрах, волосы растрёпаны. Взгляд выдавал отчаяние.

— Там…

— Доброе утро, любимый, — поцеловала она его в щёку и прошла дальше.

Последующие десять дней превратились в настоящую борьбу. Тамара систематически появлялась в белье в тех местах, где могла встретить свекровь. Завтракала в кружевном комплекте, смотрела телевизор только в трусиках, поливала цветы на балконе в полупрозрачной сорочке.

Нина Сергеевна пустила в ход все средства: слёзы («Не думала, что доживу до такого позора!»), угрозы («Я всем расскажу, какая ты!»), манипуляции («Из-за тебя у отца давление подскочило!»), старания поставить под сомнение («Как ты детей воспитывать будешь?»).

Тамара выдерживала это. Было похоже на обливание холодной водой — сначала шок, потом привыкаешь. Более того, она даже начала ощущать странное удовлетворение. Не от выставления себя напоказ, а от ощущения свободы. От того, что перестала скрывать своё настоящее я.

Игорь страдал. Терзался между женой и матерью, словно герой древней трагедии. Почти жалел Тамару. Почти — потому что гнев всё же превалировал. На его неспособность отстоять их личное пространство. На готовность постоянно всё терпеть. На то, что биться приходится именно ей одной.

Владимир Иванович в первые дни делал вид, будто ничего не замечает. Читал газету, поднимая её повыше, не отвлекаясь от телевизора. Но к концу недели сдался.,— Лида, — донёсся тихий голос Тамары из кухни. — Может, действительно стоит поискать другую квартиру?

— Молчи! — резко ответила жена. — Все как будто сговорились против меня!

На десятый день Тамара проснулась от громкого шума. В коридоре стояли собранные чемоданы, Нина Сергеевна отдавалась распоряжениями мужу, а Игорь старался помочь отцу с коробками.

— Мы нашли подходящий вариант, — пробормотал он, не обращая внимания на жену. — Сегодня в Южном переезжают.

Тамара стояла в дверном проёме спальни — в пижаме, к слову — и наблюдала за всей этой суетой. В душе она испытывала одновременно и облегчение, и странное ощущение пустоты. Как после экзамена, к которому готовилась долго.

Нина Сергеевна прошла мимо с гордо поднятой головой. Ни слова, ни взгляда; лишь у двери обернулась.

— Запомни, — сказала она, глядя Тамаре прямо в глаза. — Игорь — мой сын. Мой. И если ты думаешь, что победила…

— Мам! — попытался было вмешаться Игорь, но Тамара схватила его за руку.

— Всего хорошего, Нина Сергеевна, — произнесла она спокойно. — Владимир Иванович, здоровья вам.

Дверь захлопнулась. Игорь опустился на пол у стены, прикрыв лицо руками.

— Прости, — тихо пробормотал он. — Прости меня. Я должен был… Я не смог…

Тамара села рядом и обняла его. Он пах шампунем и домом. Их общим домом.

— Игорёк, — прошептала она. — Всё в порядке. Теперь всё будет хорошо.

— Она больше не захочет со мной разговаривать. И я… Мне придётся делать выбор.

— Не придётся, — ответила Тамара, поглаживая его по голове. — Ты будешь ездить к ним. Один. Они твои родители, я не собираюсь вставать между вами. Просто… просто они больше не будут жить в нашей спальне. И это всё.

Игорь поднял на неё покрасневшие глаза.

— Ты сделала это нарочно? Всё это… специально?

Тамара задумалась на мгновение. Можно было бы солгать, сказать, что это совпадение. Но они и так слишком долго играли в эти игры.

— Да, — призналась она. — Специально. Потому что иначе не получилось.

Игорь смотрел на неё так, словно видел впервые. Потом притянулся и уткнулся лицом в её плечо.,— Господи, — пробормотал он. — Что же ты со мной сотворила? Теперь и я буду бояться заходить на кухню.

Тамара рассмеялась. Впервые за три месяца — искренне и от всей души.

— Не переживай, — сказала она. — Для тебя я всегда буду одеваться. Ну, почти всегда.

Они сидели на полу в коридоре, обнявшись, пока над Киевом поднималось солнце. Их квартира — их, только их — наполнилась тишиной и светом. Где-то в Южном, наверное, Нина Сергеевна уже обустраивала новое жильё и выстраивала планы на дальнейшие отношения. Где-то раздавались звонки, люди спешили, начинался обычный день.

А здесь, на четвёртом этаже обычной девятиэтажки, Тамара и Игорь учились жить заново. Вместе. На своей территории.

— Знаешь, — внезапно сказал Игорь. — У тебя очень красивое бельё. Раньше я этого никак не замечал.

Тамара фыркнула ему в плечо.

— Придурок.

— Твой придурок.

— Мой, — согласилась она. — Только мой.

Это была правда. Может быть, первая искренняя правда за все четыре года. Не идеальная, не тщательно отрихтованная, не удобная для всех. Но именно их.

За окном зазвучали моторы машин. Город начал просыпаться. Тамара закрыла глаза и улыбнулась. Завтра она наденет свой любимый халат — длинный, махровый, который покрывает всё от шеи до пят.

Заварит крепкий кофе. И будет завтракать в своей кухне, никого не стесняясь и ни перед кем не оправдываясь.

В конце концов, революции не совершают в кружевном белье.

Или всё-таки совершают?