«Я готовился, не может быть!» — настаивал Егор с отчаянием на лице, осознавая, что именно из-за игр на улице провалил диктант.

Егор нарочно медленно шёл домой, кружил по району, выбирал самые дальние переулки, останавливался то поесть мороженого, то поглазеть, как на поле взрослые дядьки играют в футбол.​

​Вот из–за него Егор и погорел! Если бы, пока писали диктант, мальчишки на улице не играли в футбол, не кричали звонко девчонки, болея за шестой «Г», не свистел физрук, размахивая руками, то Егор бы написал на «отлично»!

Непременно написал бы! Но мальчишки всё же играли, девчонки кричали, физрук свистел, и звуки эти неслись в открытое окно класса, совершенно сбивая с толку.​

​Получив на следующий день свою тетрадь обратно и увидев там написанную красной ручкой двойку, Егор растерялся. Это была как будто не его работа! Глупые ошибки, досадные описки, запятые расставлены россыпью, наугад… Как же так?! Ведь Егор готовился!​

​— Я готовился, не может быть! — так и сказал он Марии Степановне, своей учительнице. — Я занимался! Хотя бы четверка должна была быть!​

​Он смотрел на Марию Степановну так, будто это она во всем виновата, подделала его почерк, понаделала ошибок, и вот, нате вам, двойка!​

​Нет, она виновата уже в том, что открыла окно! Из–за неё Егорка не смог сосредоточиться. Но разве это кого–то волнует? У сильного, как говорит дед, всегда бессильный виноват. Всегда.​

​И как теперь прийти домой и показать матери дневник? Немыслимо. Катастрофа.​

​«Будет скандал… — кивнул своим мыслям Егор. — Будет грандиозный скандал».​

​А ещё будет наказание. Мама так и сказала: «Напишешь плохо — накажу!» И строго погрозила пальцем…​

​Егор ещё постоял у пруда, покидал уткам хлеб, который купил в палатке, попинал камешки на дороге, покачался на качелях, сделал на турнике «солнышко», чем вызвал восторг у сидящих на лавочке старушек.​

​— Чемпиён! Ну настоящий чемпиён! — всплеснула руками одна, в светло розовой шляпке и с ридикюлем на коленях.​

​— Олимпиец! — вторила ей другая. — Это же надо, какая силища!​

​Егор задрал нос от гордости за себя. Он весь этот учебный год ходил на бокс, «качался» и вообще мужал. Для лета.​

​— Из какой ты школы, мальчик? — спросила третья, разглядывая Егора через монокль.​

​— Да какая разница, из какой он школы! — возмутилась первая. — Ты что, Нина, будешь туда писать письмо или звонить? Мальчик! Молодой человек, вы, наверное, отличник! — окликнула розовая шляпка Егора, но тот уже ушёл. Хорошего понемножку.​

​Отрезок пути до двери подъезда дался с трудом, а уж путь по лестнице на третий этаж — вообще показался Егорке Эверестом.​

​Вздохнув и перекрестившись, мальчишка отпер дверь, зашел в прихожую.​

​Из кухни сразу же вынырнула бледная бабушка Даша.​

​— Егор! Ты где болтался? Я вся извелась, ты должен был прийти час назад! Я уже обед три раза разогревала, а тебя всё нет! Я места себе не находила! — Бабушка трагически схватилась за сердце.​

​Но Егор эти номера знает! Небось смотрела свой сериал и даже не обратила внимания, что он опоздал! А до этого разговаривала на лоджии с цветами.​

​Баба Даша, как только её сын, Алешенка, Егоркин папа, женился на Оле, Егорикной маме, съехала с этой квартиры, оставила молодым «хоромы» и все цветы в немыслимых горшках.

У самой Дарьи Сергеевны квартирка была теперь маленькая, балкончик не застекленный, сторона западная — одним словом, никаких условий для нормального развития пальм, гибискусов и прочих экзотов.​

​А чтобы пальмочки ещё лучше росли, с ними, считала баба Даша, нужно непременно разговаривать.​

​Дарья Сергеевна приезжала к сыну и невестке через день, ворковала с прущими из горшков зелеными палочками, считала листики, а заодно кормила обедом внуков — Егора и его старшего брата, студента Николая.​

​Николай то и дело прогуливал лекции, сидел дома, слушал музыку, но бабушке говорил, что пишет курсовую, «так надо».​

​Дарья Сергеевна понимала: раз надо, значит, пусть сидит! Она только тихонько приносила ему то чайку, то ватрушечек, то опять чайку.​

​Николай делал вид, что она его жутко отвлекает, и бабушка тут же исчезала, шепча: «Я быстренько, Коля, меня уж нет!»​

​Так и жили, ждали лето, когда поедут на дачу…​

​… Баба Даша смотрела, как Егор снимает ветровку, как нехотя, тяжело усаживается на стул, стягивает кроссовки, потом внук и вовсе замер, уставившись в пол.​

​— Случилось что, Егорушка? — просила Дарья.​

​— Плохо всё, бабуль. Диктант на двойку написал, — буркнул мальчишка. Из коридора послышался зычный гогот Николая. Подслушивал, бродяга! — Да я вообще не так всё писал! Честно! Это оно само как–то получилось! Я не виноват! — со слезами в голосе оправдывался Егорка.​

​Дарья Сергеевна закрыла глаза, стала дышать глубоко и медленно, положила пальцы себе на запястье, принялась считать пульс, потом, немного оправившись, глаза открыла, подошла к внуку, прижала его буйную голову к своему животу.

В кармане надетого на неё фартука лежали то ли спички, то ли пачка дедовых сигарет, и нос Егора неприятно смялся.​

​— Ну… Ну может как–то исправить можно? Переписать. Ну мало ли, бывает же у людей помутнение, и с тобой случилось… — пролепетала бабушка, скомкав Егорово лицо и приподняв его за подбородок. — Горюшко ты моё горькое!​

​— Мария Степановна сказала, что переписать нельзя, — обреченно махнул рукой Егор, встал, поплелся к себе в комнату.​

​— Нет! Нет, я сама с ней поговорю! Сама! Я добьюсь! — Баба Даша решительно направилась к телефону, рядом с которым лежала записная книжка. Полистав её и найдя номер школьной администрации, Дарья Сергеевна решительно набрала его, замерла, слушая протяжные гудки. — Алло! — вдруг крикнула она, как будто разговаривала не через провода, спасибо Попову, а так, с горы на гору, и её могли не услышать. — Позовите, пожалуйста, Марию Степановну! Да–да! Это очень важный вопрос! Срочно! Прошу вас!​

​На том конце повозились, Даша услышала хлопанье дверьми, потом молодой женский голос устало произнес: «Алло».​

​— Добрый день, Мария Степановна! Скорее даже вечер, но это неважно, я бабушка Егора Кочеткова, и… И не могли бы вы дать ему возможность переписать диктант? Это очень важно, поверьте! И для него, и вообще для всей нашей семьи! Ну как же нет?! Это несправедливо, это жестоко! Вы должны нас понять… Да ну и что, что годовой диктант! Ну нельзя быть такой жестокой к ребенку! Егорушка готовился, он занимался! Что? Пойти к директору? Да… Да… Я вас поняла.​

​Баба Даша повесила трубку, вздохнула. Директора, пожалуй, она не осилит. Нет, определенно не осилит: и платье сегодня на ней не выходное, и прическа простенькая… Эх…​

​Егор, приникнув к дверному косяку, слушал, тоже вздохнул. Катастрофа…​

​Ели молча, в печали. Дарья Сергеевна всё порывалась как–то поддержать внука, обнять, сказать что–то хорошее, но выходило всё равно как–то слабовато.​

​Только Николаю было весело, он то и дело глядел на младшего брата и усмехался.​

​— Нельзя злорадствовать, Коля! — назидательно подняла вверх указательный палец Дарья Сергеевна. — Это же твой родной брат! И он сейчас очень переживает.​

​— Ой, нашли тоже проблему! — Николай фыркнул, встал, забрал тарелку и, сообщив, что доест в «кабинете», удалился. Из его комнаты скоро загрохотала музыка, веселая, совершенно не соответствующая трагизму ситуации.​

​А всё дело было в невестке Дарьи Сергеевны, Ольге. Она сказала, что не пустит сына к бабушке с дедом на дачу, если он плохо окончит этот год.

А в том, что он его плохо окончит, сомневаться не приходилось. Математика ещё туда–сюда, но русский язык давался парню с трудом.​

​С октября он ходил к Клавдии Власовне, педагогу с «воооот таким стажем», соседке, живущей в квартире напротив. Она должна была, за определенную плату, кончено, подтянуть Егора по грамматике, чтобы он наконец стал хотя бы четвёрочником.​

​Егорка ходил к ней три раза в неделю, больше не мог, ведь у него ещё бокс!​

​— … А я вам говорила, что весь этот спорт ни к чему, если в голове пустота! — кипятилась за запертыми на кухню дверьми Оля, когда пришла с работы у всё узнала.​

​— Ну ты зря вот так говоришь, Лёля! — мягко брал её за руку муж, Алёша, с мольбой смотрел на мать, но Дарья Сергеевна только качала головой, лезть в споры между супругами не решалась. — Борьба для мальчика — это хорошо, это полезно и…​

​— Ой, брось! Его там только мутузили, всё норовили по головушке и ударить! — выхватывала свою руку отличница Оля. У неё–то в школе были одни пятерки! Она не гуляла, как все остальные, не играла в салочки, не каталась на коньках, не моталась по подворотням, не крутила романов со старшеклассниками, не бегала на дискотеки… Вообще ничего, кроме учебы, не делала. — В общем, извините, конечно, Дарья Сергеевна, но ни о какой даче и речи быть не может! Там Егор совсем разболтается! Я договорюсь с Клавдией Власовной, она станет брать Егора и в каникулы. Сам виноват! — шикнула она на всхлипывающую дверь. За ней, стеклянной, угадывался несчастный силуэт Егорки.​

​С Клавдией он заниматься не любил, даже ненавидел. Большую часть времени она рассказывала ему о своей молодости, о том, как училась в педагогическом институте, и там совершенно не было мальчиков, а им с подругами очень хотелось мужского общества, и тогда они…​

​Каждый раз Егор узнавал о соседке что–то новое, волнующее. К декабрю Егор мог перечислить по памяти всех её ухажёров, к марту знал, кто и что ей дарил, пока ухаживал, а к маю запомнил причины расставаний.

Клавдия Власовна задумчиво смотрела в окошко, отставив руку и держа в ней воображаемый мундштук, качала головой, вздыхала, ну а потом, как будто вспомнив, «зачем мы все здесь сегодня собрались», принималась спрашивать у Егора правила, листала учебник, тыкала пальцем и требовала, чтобы он говорил всё наизусть.

Денег за это много не брала. Ну что ей, сложно что ли помочь мальчику? Ну и что, что она как бы педагог, но в школе отработала чуть больше года, удачно вышла замуж и перешла в отдел методистики!​

​— Я, Оленька, столько программ пересмотрела, утвердила, внедрила, что могу писать трактаты не хуже Розенталя! Вы знаете, Оленька, кто такой Розенталь? — Ольга кивала. — Ну вот тогда вы меня понимаете. Всё будет с вашим сыном хорошо. А вот бокс… Бокс надо прекращать!​

​Егор был против. Он хотел научиться драться и показать потом своё умение на даче, при встрече с «поселковыми», что задирались к дачникам, утверждая, что те захватили чужую землю.

Иногда доходило до потасовок, и вот тут–то и должен был выйти Егор, весь в мышцах и совершенно бесстрашный.​

​Но получалось у него не очень. Егор боялся и чаще всего на тренировках стоял в сторонке, наблюдал, а если тренер всё же окликал его, то работал слабенько.​

​«Ничего, надо как бы повзрослеть, — упрямо твердил тренер. — Ты, Егор, не сдавайся!»​

​И Егор изо всех сил дубасил «грушу», воображая, что он уже на даче, сцепился с «поселковыми»…​

​А если его туда не пустят, то как же Мишка, Никита, Денис?! Получается, они останутся без поддержки?! Эх, далась матери эта двойка…​

​О том, что Клавдия ничем не помогает, Ольга не верила.​

​— Она опытный специалист! Я ей доверяю! — твердила Лёля и гнала сына к соседке.​

​Терпеть ещё целое лето автобиографию Клавы Егор совсем не хотел.​

​— Ты перегибаешь, Оля! — строго сказал Алексей, чувствуя, что мать на его стороне.​

​А как ей не быть на стороне сына, если Егор на даче — это кладезь добрых дел! Пообрезать сучки на яблоне, окопать кусты, прорыхлить, вечером всё полить, в парнике пошуровать, набрать корзину огурцов к ужину — всё ж Егор! А кроты! Именно Егор замечает начало их нашествия, борется, как может.​

​— Да что ты! Не заработал Егорка себе отдых! И точка! — отрезала невестка, стараясь не смотреть на мужа. — И даже не хочу слушать, что вы, Дарья Сергеевна, с ним сами позанимаетесь. У Егора большие проблемы, ему нужен профессионал!​

​— Да брось! Он ребенок, в конце концов! Должен отдыхать, загорать, дышать воздухом! — не сдавался Алешка.​

​— Конечно! У нас сосны! А в городе один бензин, вон, даже цветы вянут! — сделала Дарья Сергеевна шаг вперед. — Оленька, ну будь снисходительна! Мальчику надо перевести дух…​

​Дальше Егор слушать не стал. Пропала рыбалка по вечерам, пропали посиделки на бревнах у водокачки, велосипед тоже теперь не подарят. Зачем в городе велосипед!..

И головастики в этом году выведутся без него, без Егора, и никто не поймает бронзовку, не посадит её в коробок, чтобы потом показать бабушке… Всё лето будет только скучная Клавдия Власовна и душный двор с мелюзгой и панамками…​

​Николай тем временем, тоже послушав, что решается на семейном совете, позвонил деду.​

​— Привет! Не отвлекаю? Да у нас ещё бабушка, у нас! Тут Егора к вам не отпускают. Двойка по диктанту… Мать решила, что будет он заниматься с Клавой. Спасай, дедуля! Спасай! — проговорил он и подмигнул младшему брату, сопящему в углу.​

​Тем временем на кухне уже стали говорить на повышенных тонах, дело дошло до «личностей», Ольга намекала, что разгильдяйство у сыновей от отца, она–то с золотой медалью школу окончила!​

​Дарья Сергеевна всё отрицала, уверяя, что её мальчик умный и талантливый, а Егорка просто не гуманитарий и…​

​Все разом замолчали, когда в кухню вошел Николай, не спеша обошел стол, взял с полки чашку, плеснул себе кипятку, заварил кофе, понюхал, вылил в раковину, налил чаю.​

​— Да куда ж в немытую чашку–то, Коленька? — прошептала Дарья Сергеевна.​

​— Ничего, бабуль. Это у меня в отца, разгильдяйство. Я, понимаешь, тоже золотых медалей из школы не приносил, да и в институте своём не ахти, как учусь. Ничего, мы и из немытых попьем. А вот вам, маменька, следует подумать, очень хорошо подумать, прежде чем запрещать Егору дачу. Я с ним сидеть не буду, я на практику уеду. А у вас, насколько я помню, с отцом билетики уже куплены на морское побережье, да? Вы ж сами дни считаете до отпуска! Ну так не портите себе жизнь! Там дед какую–то операцию провернул, кого–то нашёл в садоводстве. Словом, он сам всё объяснит. — Коля сыпанул в чашку сахар, положил ещё в карман горсть конфет для Егора и ушел, чмокнув напоследок бабушку в щёку. Та зарделась, улыбнулась.​

​Ольга хлопала глазами, сердито морщилась.​

​Зазвонил на столе Лёшкин сотовый, Андрей Фёдорович что–то быстро сказал, Лёшка кивал, потом сообщил, что «папа всё порешал».​

​— Что он порешал? — хмуро спросила Ольга.​

​— На даче есть некая Валентина Петровна. Она займется Егором. А мы можем спокойно лететь на море. Оль, да брось ты дуться! Ну не наказывать же мальчишку в самом деле из–за этой двойки! Ты же не всерьез!..​

​Дарья Сергеевна уезжала домой довольная. Всё разрешилось наилучшим образом, Егор спасен, все планы в силе.​

​Колька проводил бабушку до лифта, помахал ей рукой.​

​— А ты правда бы не стал со мной возиться, если бы они меня оставили? — тихо просил его вечером Егорка.​

​— Да куда бы я делся! Ох, Егор, ты столько ещё не понимаешь! Взрослые, ну то есть я и родители, — пояснил он, — мы часто говорим что–то просто так, ну, напугать хотим, блефуем, одним словом, пользуемся своими правами. А вы, дети, верите. Ты взрослей скорее! Тогда тоже сможешь вот так выступать! А насчет бокса не расстраивайся. Наладится!..​

​… Валентина Петровна оказалась женщиной доброй, очень подвижной, вечно копошилась в огороде, что–то подвязывала, прививала, обрезала, укореняла, собирала, варила, закатывала и снова собирала. На её кухне к первому урожаю клубники было некуда сесть от безумного количества банок.​

​— А! Егорка! Заходи! С приездом! — радостно кивнула она мальчишке, робко топчущемуся у калитки.​

​— А меня к вам заниматься прислали… Ну, грамматикой… — сказал Егор не ей, а выложенной веселыми разноцветными платками тропинке. — Или мне попозже зайти?​

​— Да как же попозже?! Попозже у вас футбол! Нет–нет! Давай сейчас! — всплеснула руками Валя. — Знаешь, грамматика — это хорошо, но мне тут вот надо племяннику письмо послать, поможешь написать? У меня руки со вчерашнего дня горят, крапиву дергала, вся обожглась.​

​— Ну, не знаю… — помотал мыском по траве Егор. — А чего писать–то надо?​

​— Да вот тут, из книжки. У меня племяшка боксом увлекается, а живет, знаешь, далеко, у них там только карате преподают. Вот он и просил меня хоть чем–то помочь. — Валентина привела гостя в беседку, положила перед ним книгу—самоучитель. — Вот тут приёмы описаны, надо бы переписать.​

​— А чего ж переписывать! Вы ему книжку и пошлите! — пожал Егор плечами.​

​— Дык и я ему говорю, давай, пришлю! Но ведь они переезжают летом, потеряет ещё всё, будет обидно. Уж напишем ему парочку приёмов, хорошо?​

​Егор вздохнул, сел писать. Валя крутилась рядом, опять что–то пропалывала, рыхлила.​

​— Да как же так можно! — тихо возмущался Егорка. — Стойку совсем по–тарабарски сформулировали! Ерунда какая–то! Тоже мне, писатели!​

​Он долго пыхтел, потом сказал, что всё сделано.​

​— Я посмотрю? А то племянник будет меня спрашивать… — сказала Валя, села, внимательно прочитала, потом встала в стойку. — Я правильно сгруппировалась, Егор? Посмотри, так? А рукой как бить? Сильней?​

​Егор нехотя поднялся, поправил никудышную Валентину, та обрадовалась, стала дубасить воображаемого противника, но вдруг спохватилась.​

​— Ой, у нас же пирог в духовке! Ну я растяпа! Егор, побежали! — И припустилась по дорожке к дому. Мальчик за ней.​

​Потом она поила Егора компотом и угощала пирогом с вишней, рассказывала, как вчера к ней на участок прибежал заяц и оторопел от собственной смелости.​

​— И куда он делся? — допив компот, спросил мальчик.​

​— Ушёл. Дела у него, понимаешь ли… Дела! — ответила Валя, взъерошила Егорову шевелюру, и отпустила мальчишку домой…​

​Он приходил к ней через день, переписывал рецепты, какие–то инструкции по садоводству, ещё несколько уроков по боксу, потом начали восстанавливать дневник Валиного отца. Бумаги попали под дождь, чернила размокли, и Егор переписывал всё в новую тетрадь.​

​Валин папа рассказывал о каких–то экспедициях, камнях, горах и реках. Валентина то и дело раскладывала на столе карту, вместе искали на ней те самые места, помечали флажками.​

​— А кто был ваш отец? — спросил Егор.​

​— Геолог, — пожала плечами Валя. — Я тебе сейчас фотографии покажу.​

​И они принимались рассматривать черно–белые снимки в альбоме: улыбающихся людей в штормовках на фоне палаток, величественные горы, бурные реки, заснеженные плато.​

​Егор тоже захотел вот так путешествовать по миру, решил даже заняться альпинизмом. Матери пока не говорил, боялся, что откажет, но дед пообещал, что сам всё устроит…​

​Дальше Валя попросила своего ученика завести дневник погоды.​

​— А чего его вести–то? Включили телевизор, там всё скажут! — отмахивался Егор.​

​— Да это я понимаю! Но мне другое нужно! Вот помидоры… Как этот сорт вел себя в какую погоду? Мне надо бы записать, а то забуду. Память совсем стала дырявая! Так, пиши. «Бычье сердце»… Кавычки поставь, а то я потом не разберу! Если название, то ставь кавычки. Ага! Так, высота… Плодов… Температура…​

​Валя теперь звала Егора «мичуринцем», собирала все его записи, проверяла, кое–что исправляла и угощала мальчишку то морсом, то киселем, то мармеладом.​

​— Да ну! Скучно небось летом учиться! — вздыхали сочувственно друзья.​

​— Нет. Тётя Валя совсем не скучная. Вчера вот про рыб писали, какая на что клюет лучше. И вот что я вам скажу, ребята! Черви ваши — прошлый век! На креветку надо ловить! — важно вздернул указательный палец Егорка.​

​Мальчишки озадаченно на него посмотрели… А потом у Сомова Паши дома случился скандал: Павлик стащил из морозилки целую упаковку креветок, «потому как карп совсем обнаглел и клюёт только на экзотику», равнодушно, не обращая внимания на материны вскрики, пояснил мальчишка и показал ведро, в котором плавали два крупных карпа. От них несло тиной, но это же карпы, так им положено!..​

​Мама Павлика вечером вынесла к столу двух запечённых в тесте рыбин, гости были в восторге. Рецепт сего блюда Паша узнал у Егора, тот как раз недавно переписывал его в Валину записную книжку…​

​… С поселковыми ребятами встретились как–то случайно, на рынке. У Гоши, того, что жил в большом, на несколько семей, кирпичном доме, пробило камеру на велосипеде. Он с друзьями пришел покупать новую. И Егор пришел туда же. Он искал звонок на руль детского велосипедика для соседской девчонки, Женечки, хотел подарить ей на день рождения.​

​Парни стояли и смотрели друг на друга, потом Егор, сам от себя не ожидая, сделал шаг вперед, протянул руку.​

​— Мир? — громко спросил он. — К чему зря кулаками махать? Айда на турники!​

​— Мир, — грустно ответил Гошка. — Я, ребят, уезжаю скоро. Мать с отцом развелись, разбегаются. Меня к тетке отправляют. Некая Клавдия Власовна…​

​И назвал адрес. Егор вытаращился, не веря ушам. Как же тесен мир…​

​— Что, знаешь её? — пробурчал Гошка.​

​— Соседка наша. Нет, она так–то ничего, только уж больно… — Егор поискал подходящее слово, — мечтательная натура. И из себя воображает много.​

​Гоша вздохнул.​

​— Но ты можешь приходить к нам! — Егору вдруг захотелось утешить паренька. — Родители будут не против!..​

​Драки с «поселковыми» так и не случилось. Повода не нашлось…​

​Лето пролетело быстро. Егор с тоской попрощался с тетей Валей. Она ему подмигнула.​

​— Молодец, парень! На будущий год приезжай, будем арбузы выращивать! — И сунула Егору две банки с малиновым вареньем.​

​Этикетки на них с пропорциями и рецептом пирога были написаны самим Егором, без единой ошибки…​

​… Бокс Егор бросил, увлекся геологией и альпинизмом, часто теперь гулял с Гошкой, вместе они ходили в кружок юных геологов, таскали в дом камни, выкопанные у Москвы–реки. Клавдия Власовна ругалась на племянника, тогда он перетащил всю коллекцию к Егору. Ольга была не против. Пусть делает, что хочет, главное, что проблем с учёбой у сына больше не было. Он стал каким–то другим, повзрослел, постоянно чем–то увлекался, таскал из библиотеки книги, лез к Коленьке, просил открыть электронную энциклопедию, выписывал что–то в тетрадки, потом шушукался с Гошей. Чудеса…​

​Николай тоже за лето возмужал, отпустил усишки, устроился на работу, на несолидную должность по типу мальчика на побегушках, но всё же! И теперь, приходя вечером домой, он, устало вздохнув, кивал сидящим на кухне мальчишкам:​

​— Привет, молодежь! Не нальёте старику чаю?​

​Молодежь бросалась угождать усатому Кольке, а тот, помассировав виски, продолжал:​

​— Ну что, камни ворочаете? Небось уже всю набережную разобрали!​

​— Нормально всё с набережной, — качая ногой, отвечал Егор, а однажды ещё добавил писклявым голосом:​

​— А вот вам, Николай Алексеевич, звонила некая Светочка, просила передать, чтобы вы ни на что больше не рассчитывали.​

​Николай уперся глазами в часы, замер, потом как–то весь подобрался, подскочил, развернулся и помчался к себе, звонить Светке. Как же он про неё забыл?! Ведь в кино собирались! Эх, вот она, взрослая жизнь, работа, заботы… Теперь придется в ногах валяться, просить прощения… Хорошо Егору, у детей какие проблемы?! Даже, вон, пятерки стал получать! И мать его не ругает…​

​— Да не трясись ты! Я ей сказал, что у тебя несварение, она поверила! — крикнул ему вдогонку Егор.​

​Коля выглянул из «кабинета», хотел наорать на брата за столь унизительный диагноз, но потом махнул рукой, хмыкнул. Хороший у него брат, прикрывает, как умеет, чертёнок!​

​Но Свете всё же надо позвонить, и одними извинениями тут не обойдёшься… Подарить ей что ли один из Егоровых булыжников? Колька задумчиво посмотрел на балкон, где на газетке была разложена «коллекция».​

​— Купи розы, Коленька. Не прогадаешь, — тихо посоветовала баба Даша, поправила внуку воротничок, смахнула с плеча соринку. — Только поужинай сначала, ну что ты на голодный желудок…​

​Но Коля только чмокнул её в щеку и выскочил за дверь.​

​Егор смотрел на него через окошко и улыбался. А всё же хорошо он этой чванливой Светке про несварение брякнул. Она и не нашлась, что ответить.​

​Спасибо тёте Вале, с которой читали ветеринарный справочник, когда у соседки Валентины, Раечки, захворали куры. У них тоже было несварение.​

​«Может в ветеринары податься?» — подумал Егор, пожал плечами и пошел ужинать. Потом решит, вся жизнь ещё впереди!..​

Источник