«Я его мать, Тамара Сергеевна. Настоящая» — сдерживая слёзы, ответила Ольга свекрови во время их напряжённого разговора

— Не забудь, что у Саши завтра утренник. Нужно будет привести его в садик к десяти, — сказала Ольга, завязывая сыну шарф.

— Я помню, — устало произнёс Андрей, надевая куртку. — Но мама сказала, что сама его отведёт. Ты же на работе, понимаешь?

Ольга вздрогнула. В этом доме слово «мама» имело двойной смысл — это была и она, мать ребёнка, и она, свекровь, Тамара Сергеевна, женщина с крепким голосом и непреклонным характером, которая давно вела скрытую войну. Однако теперь поле боя переместилось с кухни и скатертей на пятилетнего мальчика — моего сына и её внука.

— Я понимаю, но ты же отец, Андрей. Если так, я могу сама отвести ребёнка на утренник.

— Ты же хотела подмениться на работе. Не получилось?

— Не получилось. Но это не повод отстранять меня, понимаешь?

Андрей молчал. Он был измучен. Постоянные разногласия между женой и матерью… Он чувствовал себя, словно лента в старом магнитофоне — перемотанная, запутанная, хрипящая. Он стремился, чтобы всем было хорошо, а в итоге — всем плохо.

— Бабушка сказала, что ты меня не любишь, — вдруг признался вечером Саша, держа в руках карандаши. Он рисовал машину с крыльями.

— Что? — Ольга обернулась с кухни, где резала салат.

— Ты всегда уходишь на работу. А бабушка говорит, что хорошие мамы сидят дома с детьми и не ходят на работу.

Ольга села рядом и положила руку на маленькую ладошку сына.

— Сашенька, ты же знаешь, как я тебя люблю?

— Ну да… но бабушка говорит, что если бы ты любила, то не кричала бы, когда я разбил вазу. А ты ведь орала.

У Ольги защипало в носу. Она вспомнила тот день — усталость, головная боль, разбитая любимая ваза от мамы, нервы… Она сорвалась. Потом плакала на кухне, когда никто не видел. А теперь об этом знает бабушка. И не просто знает — использует это как оружие.

— Бабушка не права, солнышко. Иногда мама устает, но это не значит, что она тебя не любит.

— А бабушка никогда не кричит.

«Потому что с ней ты не живёшь, Саша. Потому что она — спектакль, а я — жизнь», — хотела сказать Ольга. Но вслух произнесла:

— Ладно. Пойдём мыться.

Тамара Сергеевна была женщиной «старой закалки». Она не кричала — говорила так, что хотелось замолчать. Никогда не ругалась — просто резала словами, словно ножом.

Она приходила утром, когда Ольга уходила на работу. Варила кашу, расставляла игрушки, собирала внука в садик. Всё выглядело идеально. Но Ольга давно понимала — за этой заботой скрывается ядовитая пряжа слов, которую бабушка вплетает в уши внука.

— Мама твоя опять опаздывает? Ну ничего, бабушка здесь. Бабушка всегда рядом. А мамы сейчас все карьеристки.

— Ничего страшного, я подожду, — отвечал Саша.

Тамара Сергеевна не говорила прямо. Она посевала сомнения, вкручивала винтики в сердце мальчика, пока тот не начинал путаться: мама — это кто? Та, что спешит на работу? Или та, что печёт пирожки дома?

Вечером, когда Ольга пришла домой, она вновь ощутила тревогу: Саша словно не ждал её. Не бросился, не улыбнулся. Просто посмотрел.

— Привет, мам, — тихо сказал он и повернулся к бабушке.

— Я тут ему мультик включила, — быстро ответила Тамара Сергеевна. — Он сегодня устал.

— Понятно.

Вечер проходил словно в тумане. Ольга ложилась в кровать рядом с мужем, но между ними был не воздух — словно бетон.