«Ты за моей спиной переоформил квартиру на дочь, а теперь продаёшь её?» — крикнула Галя, чувствуя, как земля уходит из-под ног

Кухня наполнилась запахом свежесваренного кофе. Я помешивала ложечкой в чашке, наблюдая, как растворяются кристаллики сахара. За окном моросил мелкий осенний дождь, капли стекали по стеклу, образуя причудливые дорожки.​

​— Галя, ты только глянь, какая морока с этими бумагами, — Николай разложил перед собой стопку документов, потирая переносицу. — Вот здесь, здесь и здесь нужна твоя подпись. И тогда наконец с материнским капиталом всё решится.​

​Я отхлебнула кофе и с усталой улыбкой взглянула на мужа. Двадцать лет вместе, двое детей выращены. Ванька уже институт заканчивает, а Машка в десятый пошла. Как летит время…​

​— Коля, может, не сегодня? Голова раскалывается после смены, — я потерла виски. — Что там вообще подписывать нужно?​

​— Да брось ты, — он придвинул мне бумаги, — просто формальность. Помнишь, я говорил про перерегистрацию документов? Вот здесь, здесь и вот тут. И можно будет наконец материнский капитал оформить, на ремонт пустим.​

​Я взяла ручку. Почерк у Николая всегда был убористый, деловой. В бухгалтерии его ценили, начальство хвалило. Надёжный человек.​

​— Прочитать-то дай, — попросила я.​

​— Галь, ну не тяни. Мне ещё в банк забежать нужно до закрытия. Обычный договор, как миллион раз с тобой обсуждали.​

​Он глянул на часы, и я машинально расписалась в указанных местах. Какая разница, Коля плохого не посоветует. Устала я сегодня — две операции, потом стирка, готовка.​

​— Вот и славно, — Николай собрал бумаги в папку. — Завтра отнесу куда надо, и дело с концом.​

​Он чмокнул меня в щёку, и я почувствовала знакомый запах одеколона. Тот самый, что двадцать лет назад кружил мне голову на танцах в Доме культуры.​

​— Поставь чайник ещё раз, — попросила я, откидываясь на спинку стула. — И расскажи лучше, как там Машка в школе.​

​Дождь усилился, барабаня по карнизу. Мирные домашние звуки, разговоры о детях, планы на ремонт… Разве могла я знать, что только что собственноручно перечеркнула всё, что у меня было?​

​Правда за дверью​

​— Ой, Галь, ты чего это, в цветастом халате на лавочку? — Зинаида Петровна, соседка с первого этажа, окинула меня оценивающим взглядом. — Я думала, вы переезжаете. Видела объявление о продаже вашей квартиры.​

​Я почувствовала, как земля уходит из-под ног. В голове мелькнуло — ошиблась, не о нас речь.​

​— Что за глупости, Зина? Какое объявление?​

​— Да на столбе у остановки висит. И в интернете тоже есть, мне внук показывал. Трёшка на пятом, с ремонтом. Адрес-то ваш, я ещё подумала — что ж Галя молчит, не прощается даже.​

​Сердце пропустило удар. Нет, глупости какие. Домой — скорей домой, спросить у Коли.​

​Но Николая не было, телефон не отвечал. Я набрала Сергея, одноклассника Коли, который в регистрационной палате работал.​

​— Серёж, поможешь? Посмотри там у себя… нашу квартиру. На продажу выставлена или нет?​

​Через час пришло сообщение: «Галя, я не понял. Квартира оформлена на Марию Николаевну Соколову. Это твоя дочь? Документы свежие, двухнедельной давности».​

​Комната закружилась перед глазами. Машка? При чём тут Машка? Она же несовершеннолетняя…​

​Я бросилась к комоду, где хранились наши документы. Перерыла всё — никаких бумаг на квартиру. Ни старых, ни новых. Только счета за коммуналку.​

​В памяти всплыли те листы, что подписывала неделю назад. Материнский капитал… А было ли там хоть слово про него? Я ведь даже не прочитала.​

​В кармане завибрировал телефон — неизвестный номер.​

​— Алло, это Галина Соколова? — раздался официальный голос. — Вас беспокоит агентство недвижимости «Надёжный дом». Хотим уточнить время показа вашей квартиры потенциальным покупателям. Новый собственник назначил на завтра…​

​— Какой ещё собственник? — выдохнула я. — Это моя квартира!​

​— По нашим данным, собственником является Соколова Мария Николаевна, от имени которой действует её отец по доверенности. У нас есть все правоустанавливающие документы.​

​Я опустилась на стул. Руки дрожали, к горлу подкатила тошнота. Вся моя жизнь — эти стены, куда детей принесла из роддома, где бессонные ночи проводила у их кроваток… И всё это теперь не моё? По какой-то бумажке, которую я сама подписала?​

​Телефон вновь зазвонил — Коля. Наконец-то.​

​Разговор без масок​

​Николай вошёл в квартиру с таким видом, будто ничего не случилось. Как обычно, повесил куртку, разулся, прошёл на кухню.​

​— Коля, что происходит? — я стояла в дверном проёме, сжимая в руке телефон. — Мне звонили из агентства недвижимости.​

​Он замер на мгновение, но тут же продолжил, как ни в чём не бывало, наливать воду в чайник.​

​— О чём ты?​

​— О том, что наша квартира продаётся! — голос сорвался на крик. — О том, что она теперь оформлена на Машку! О том, что люди завтра придут её смотреть!​

​Николай поставил чайник на плиту, потом медленно повернулся ко мне. Чужое лицо, чужие глаза. Двадцать лет рядом с этим человеком, а сейчас как будто впервые увидела.​

​— И что? — спросил он спокойно.​

​— Что значит «и что»? — я шагнула к нему. — Ты за моей спиной переоформил квартиру на дочь, а теперь продаёшь её? Без моего ведома?​

​— С твоим ведомом, Галя, — уголки его губ дрогнули в усмешке. — Ты же подписала дарственную. Добровольно.​

​— Какую дарственную? Ты говорил про материнский капитал!​

​— Я такого не говорил, — отрезал он. — Ты, как всегда, не читала, что подписываешь. Твои проблемы.​

​В груди что-то оборвалось. Я прислонилась к стене, чтобы не упасть.​

​— Зачем, Коля? Мы же семья…​

​— Были семьей, — он отвернулся, стал шарить в шкафчике, доставая чашку. — А теперь я встретил другую женщину. Нам нужны деньги на новую жизнь.​

​Новую жизнь. Другую женщину. Слова падали, как камни. Перед глазами всплыли наши фотографии — свадьба, рождение Ваньки, потом Машки, отпуск на море…​

​— А дети? А я? Куда мне деваться?​

​— К матери поедешь, в деревню, — он пожал плечами. — Или снимешь квартиру. Половину от продажи отдам, не переживай.​

​— Половину? — задохнулась я. — От моей собственной квартиры?​

​— Галя, не начинай, — он поморщился. — Ты же подписала. Всё законно.​

​Я смотрела на этого чужого человека и не понимала, как могла жить с ним столько лет. Неужели я настолько слепа была?​

​— Ты… ты чудовище, — прошептала я.​

​— Я практичный человек, — отрезал он. — И хватит истерик. Завтра приходят покупатели, постарайся быть в приличном виде. Или вообще уйди куда-нибудь.​

​И в этот момент я поняла, что больше не боюсь его. Только презираю.​

​Чай с надеждой​

​— А может, отравить его? — Людмила отхлебнула чай и подмигнула. — Шучу, конечно. Хотя нет, не шучу.​

​Мы сидели на её кухне — маленькой, уютной, заставленной горшками с фиалками. Старые подруги, с медучилища вместе. Сколько всего пережито за эти годы…​

​— Люд, я как во сне, — я крутила в руках чашку. — Не верится, что Коля так мог. Двадцать лет… Неужели всё враньё было?​

​— Не всё, — Людмила накрыла мою руку своей. — Дети настоящие, твоя любовь настоящая. А что мужик оказался сволочью — так это бывает.​

​За окном накрапывал дождь. Третий день как из дома ушла, остановилась у Людмилы. Той самой, которую Николай никогда не жаловал — «слишком самостоятельная, плохо на тебя влияет».​

​— Я ведь даже ночью просыпаюсь с мыслью — сейчас открою глаза, а всё это сон, кошмар. Вернусь домой, а там Коля, всё как прежде.​

​— И хорошо, что не как прежде, — Людмила решительно поставила чашку. — Сколько лет он тебя за служанку держал? Сколько раз ты отпуск отрабатывала, чтобы ему на рыбалку с друзьями хватило? А теперь, видите ли, другую женщину встретил!​

​Я вздохнула. Действительно, всегда старалась угодить. Работа, дом, дети, его родители… Когда последний раз для себя что-то делала? И не вспомнить.​

​— Что теперь, Люд? Куда идти? К маме в деревню? В съёмную квартиру? На что жить?​

​— К юристу для начала, — она достала из кармана халата сложенный листок. — Вот, записала телефон. Хороший специалист, моей племяннице с разводом помогал.​

​— Думаешь, есть смысл? — я покачала головой. — Я же подписала эту проклятую бумагу.​

​— Есть, — твёрдо сказала Людмила. — Он тебя обманул. Ввёл в заблуждение. Это, знаешь ли, в суде учитывается.​

​Не верилось, что можно что-то изменить. Что можно бороться. Всю жизнь решения принимал Николай. Куда поехать отдыхать, какую мебель купить, в какую школу детей отдать…​

​— Боюсь я, Люда.​

​— Чего боишься? — она подлила мне чаю. — Остаться одной? Так ты и так одна, только с предателем рядом. Денег не хватит? Медсестрой всегда работу найдёшь. А можно и на курсы какие-нибудь пойти, переучиться.​

​Людмила говорила, а я думала — может, правда? Может, не конец это, а начало? В пятьдесят два года начало новой жизни…​

​— Позвоню, — решилась я наконец. — Завтра же.​

​— Вот и умница, — Людмила улыбнулась. — А сейчас давай-ка ещё по кусочку пирога. У тебя появилась цель, её надо заесть чем-нибудь вкусненьким.​

​И впервые за эти страшные дни я почувствовала что-то похожее на надежду.​

​В кабинете закона​

​Кабинет юриста оказался неожиданно уютным. Вместо строгой казенщины — светлые стены, фикус в углу, на столе — фотография с мальчишкой лет десяти.​

​— Расскажите, с чем пришли, — Виктор Андреевич, полноватый мужчина с залысинами, жестом предложил мне присесть.​

​Я сбивчиво начала о муже, о бумагах, о квартире, путаясь в словах и всхлипывая. Стыдно было признаваться в собственной глупости постороннему человеку.​

​— Понимаете, он сказал, что нужно для материнского капитала… А я и подписала. Даже не прочитала…​

​Виктор Андреевич хмурился, делая пометки в блокноте.​

​— Можно попробовать оспорить сделку, — сказал он наконец. — Существует такое понятие — «сделка, совершенная под влиянием заблуждения». Если докажем, что муж намеренно ввел вас в заблуждение…​

​— А как доказать? — я схватилась за эту соломинку. — Нас никто не слышал, когда он говорил про капитал.​

​— А переписка? СМС? Что-нибудь письменное есть?​

​Я задумалась. В старом телефоне могли остаться сообщения…​

​— Возможно… нужно проверить.​

​— Чем быстрее, тем лучше, — юрист взглянул на календарь. — И еще — нам нужно доказать, что вы не собирались дарить квартиру дочери. Что строили планы, делали ремонт…​

​От юридических терминов кружилась голова. Все это казалось таким сложным, запутанным.​

​— Скажите честно, — я посмотрела ему в глаза. — У меня есть шанс?​

​— Есть, — кивнул он. — Но будет непросто. Ваш муж не отдаст квартиру без боя.​

​Бой. Борьба. Всю жизнь я их избегала, старалась угодить. А теперь придется сражаться.​

​— Я готова, — сказала я с неожиданной для себя твердостью. — Что делать дальше?​

​Правда перед судом​

​Зал суда оказался тесным и душным. Скамейки деревянные, жесткие, как в школе на линейке. Солнце било в высокие окна, чуть прикрытые жалюзи.​

​Я сидела, сцепив руки на коленях, и боялась поднять глаза. Напротив — Николай с Машкой, оба нарядные, серьезные. Дочь даже не посмотрела в мою сторону, когда входила. Разве можно было представить такое еще месяц назад?​

​— Дело о признании недействительной сделки дарения… — монотонно начала судья, полная женщина с усталым лицом.​

​Виктор Андреевич шепнул мне:​

​— Не волнуйтесь. Просто говорите правду. Все, как было.​

​Правду. Что муж двадцати лет обманул меня, как последнюю дуру? Что дочь теперь на его стороне? Что я сама виновата?​

​Николай выступал первым. Спокойный, собранный. Слушая его, можно было подумать, что это я — чудовище.​

​— Ваша честь, моя жена прекрасно знала, что подписывает дарственную. Мы много раз обсуждали, что хотим обеспечить дочь жильем. Галина просто передумала и теперь пытается отыграть назад.​

​Машка кивала, глядя на отца влюбленными глазами. Моя девочка, которую я ночами на руках укачивала…​

​— Галина Сергеевна, вы подтверждаете, что подписали документ? — спросила судья.​

​— Да, но…​

​— Добровольно?​

​— Формально да, но муж обманул меня! Сказал, что это для оформления материнского капитала…​

​Адвокат Николая, молодой скользкий тип, усмехнулся:​

​— А где доказательства обмана? Свидетели? Записи?​

​Виктор Андреевич поднялся:​

​— Ваша честь, у нас есть распечатки СМС-сообщений, где ответчик неоднократно упоминает материнский капитал в связи с документами. Плюс выписка из банка — истица брала кредит на ремонт квартиры за две недели до подписания дарственной. Зачем вкладываться в ремонт, если планируешь отдать жилье?​

​Судья изучала бумаги. Я смотрела на Машку — она опустила голову, избегая моего взгляда. Неужели не понимает, что ее используют?​

​— Мария Николаевна, — неожиданно обратилась судья к дочери. — Вы знали о дарении до того, как оно произошло?​

​Машка растерянно взглянула на отца.​

​— Я… нет… То есть, папа говорил, что будет сюрприз…​

​Я видела, как Николай напрягся. Машка запиналась, путалась в словах. Шестнадцать лет всего, девчонка совсем.​

​— Мария, вы понимаете, что после продажи квартиры ваша мать останется без жилья? — продолжала судья.​

​У Машки задрожали губы:​

​— Папа сказал, что мама сама так решила… Что ей лучше жить в деревне…​

​И тут я решилась. Поднялась с места, хотя Виктор Андреевич пытался удержать меня за рукав.​

​— Я хочу сказать, — голос дрожал, но слова нашлись сами. — Я любила тебя, Коля. Двадцать лет. Доверяла всегда. И подписала бы что угодно, если бы ты попросил честно. Но ты предпочел обмануть. И дочь втянул. Мне не жаль квартиры — жаль тех лет, что потратила на человека, который мог так поступить.​

​В зале стало тихо. Даже судья замерла с ручкой в руке.​

​— Машенька, — повернулась я к дочери, — что бы ни решил суд, я тебя люблю. И никогда не оставлю. Запомни это.​

​Я села, чувствуя странное облегчение. Будто тяжесть спала с плеч, даже дышать стало легче.​

​Суд объявил перерыв.​

​Новая жизнь​

​Солнечные лучи скользили по стенам, оставляя золотистые дорожки на свежеокрашенной поверхности. Я стояла посреди пустой гостиной, разложив на полу листы с эскизами будущего ремонта. Мебель вывезли на время — осталась только старая тахта да кухонный стол со стульями.​

​Три месяца прошло с того памятного заседания. Три месяца новой жизни. Решение суда оказалось неожиданным для всех — сделку признали недействительной, но с оговоркой. Машке выделили долю, большую же часть квартиры оставили мне. Николай бушевал, грозился подавать апелляцию, но потом как-то сник, затих.​

​Его новая пассия, как выяснилось, быстро охладела, когда стало ясно, что денег от продажи квартиры не будет. Машка после суда плакала два дня, не выходя из комнаты. Я не мешала — ей нужно было самой во всем разобраться. На третий день дочь вышла с опухшим лицом и спросила, может ли остаться со мной. Оказывается, папина новая женщина уже подыскивала для неё интернат…​

​На столе лежал договор с банком — кредит на ремонт. Приличная сумма, придется затянуть пояс. Но ничего, справимся. Медсестрой я теперь работаю в двух местах, да и на курсы массажа записалась — говорят, хорошие деньги можно зарабатывать.​

​Телефон запиликал — сообщение от Людмилы: «Как ты там? Вечером маникюрша придёт, потом посидим, отметим новоселье?»​

​Я улыбнулась. Люда не оставила меня, поддерживала всё это время. И не только она — коллеги с работы, соседка Зинаида Петровна, даже Машкины подружки помогали с переездом и уборкой.​

​Оказывается, я не одна. Никогда не была одна, просто не замечала этого, зациклившись на семье, на Николае.​

​В прихожей загремел ключ — Машка вернулась из школы. Я слышала, как она разувается, как бросает рюкзак, напевая что-то под нос. В последнее время дочка стала чаще улыбаться. И мы наконец начали разговаривать — по-настоящему, как две женщины, а не как мать с ребенком.​

​— Мам, я дома! — крикнула она, заглядывая в комнату. — О, эскизы принесли? Дай посмотреть!​

​Она плюхнулась рядом на пол, зашуршала бумагами. Мы с ней вместе выбирали дизайн, спорили о цветах, о мебели.​

​— Представляешь, мне сегодня пятерку поставили за сочинение! — Машка светилась от гордости. — Я про бабушкину деревню написала, как мы летом ездили. Учительница сказала, что очень искренне получилось.​

​Я обняла дочь, вдыхая запах её волос. Какое же это счастье — просто быть рядом, слушать, как она рассказывает о своем дне.​

​В окно залетал тёплый майский ветерок, шевеля занавески. Где-то внизу, во дворе, смеялись дети. Жизнь продолжалась — новая жизнь, моя собственная. Впереди было столько всего — ремонт, работа, Машкин выпускной через два года, может, даже новые отношения когда-нибудь. Но главное — я больше не боялась.​

​— Мам, а давай здесь вот такие обои поклеим? — Машка тыкала пальцем в каталог. — И полочки ещё, для книг.​

​— Давай, — улыбнулась я. — Всё, что захочешь.​

​И это была правда. Теперь я могла обещать это без страха — всё, что захочешь. Потому что наконец-то твёрдо стояла на своих ногах, сама решала свою судьбу. И знала — что бы ни случилось дальше, справлюсь.​

Источник