Запах липового чая наполнил кухню. Я разлила его по чашкам, расставила вазочки с вареньем и печеньем. За окном октябрьский вечер медленно укутывал город сумерками. В такие моменты хотелось только одного — тишины и покоя.
— Мариш, у меня для тебя кое-что есть, — Виктор вошёл в кухню с кожаной папкой под мышкой.
Я улыбнулась. Мой Витя всегда был таким — деловым, собранным. Даже домашние тапочки не мешали ему выглядеть как директор банка. Впрочем, начальником отдела в юридической фирме он и был.
— Что это? — спросила я, пододвигая к нему чашку с чаем.
— Брачный договор. Всё уже готово, — он раскрыл папку и положил передо мной документы. — Нужно просто подписать.
Договор. Конечно. Мы говорили об этом. В нашем возрасте — мне пятьдесят три, ему пятьдесят семь — это разумно. У каждого своя жизнь за плечами. У меня взрослая дочь, у него — сын.
Я потянулась к документам, перевернула первую страницу, вторую… На третьей странице моя рука замерла. Сердце пропустило удар.
— Витя, здесь указана моя квартира.
Он отхлебнул чай, небрежно откинувшись на спинку стула:
— А, это? Да, включил на всякий случай. Не беспокойся, это просто формальность.
Внутри что-то дрогнуло. Квартира досталась мне после развода с Сашей. Десять лет назад. Я выплачивала кредит одна, последние взносы внесла всего три года назад.
— Но мы не обсуждали это, — мой голос звучал тише, чем хотелось. — Мы говорили только о сбережениях и имуществе, которое появится после свадьбы.
Виктор посмотрел на меня с лёгким раздражением:
— Марина, не делай из мухи слона. Это стандартная практика. Я же не прошу переписать её на меня.
Он улыбался. Так улыбаются люди, которые заранее знают, что всё будет по их. Уверенно. С лёгким нажимом. Эта улыбка напомнила мне что-то… кого-то. Нет, не хочу вспоминать.
— Мне нужно подумать, — я закрыла папку.
— О чём тут думать? — его рука легла поверх моей. Тёплая, сухая. — Мы женимся через три недели. Нам нужно решить этот вопрос.
Я смотрела на наши руки. Его — с дорогими часами на запястье, моя — с венкой вен. Нам нужно решить этот вопрос. Нам? Или ему?
— Завтра, — тихо сказала я. — Я прочитаю внимательно и завтра скажу.
Виктор вздохнул, но спорить не стал. Встал, поцеловал меня в макушку:
— Вечно ты усложняешь.
А я сидела, сжимая чашку с остывшим чаем, и чувствовала, как внутри разрастается что-то холодное и тревожное. Будто предупреждение. Будто память.
Материнская доля
— Мам, ты в своём уме? — голос Светы заполнил всю кухню.
Дочь сидела напротив, сжимая в руках чашку так, будто хотела её раздавить. Приехала без предупреждения.
«Соскучилась», — сказала на пороге, а через полчаса разговора я поняла истинную причину: соседка по подъезду, Валентина Петровна, позвонила ей и рассказала про Виктора. Про то, что свадьба скоро. И про документы, которые видела у меня в руках.
— Светлана, не преувеличивай, — я поставила перед ней блюдце с яблочным пирогом. — Мы ещё ничего не решили.
— Да что тут решать? — она откинула прядь волос со лба. Нервным, резким движением. Совсем как её отец когда-то. — Мама, он тебя использует! Вы знакомы всего полгода, а он уже на твою квартиру глаз положил?
Я опустилась на стул. За окном моросил дождь, капли стекали по стеклу, искажая очертания домов напротив.
— Света, это не так просто, — начала я. — Виктор — надёжный человек. Он…
— Надёжный? — перебила дочь. — Папа тоже был надёжным, пока не ушёл к этой своей… как её…
— Ирине, — машинально поправила я.
— Неважно. Важно то, что ты снова наступаешь на те же грабли! — Света вскочила, прошлась по кухне. — Мам, пойми, в пятьдесят три жизнь только начинается. Зачем тебе этот брак? У тебя есть квартира, пенсия скоро, я помогаю…
— Вот именно поэтому, — тихо ответила я. — Мне надоело быть обузой. Надоело одиночество. С Виктором я чувствую себя женщиной, а не просто… мамой или бабушкой на перспективу.
Света остановилась, посмотрела на меня долгим взглядом. В её глазах, таких похожих на мои, читалась тревога.
— Мамуль, — она присела рядом, взяла мои руки в свои. — Я всё понимаю. Правда. Но этот договор… Почему бы просто не исключить квартиру? Если он любит тебя, а не твоё имущество — какие проблемы?
Я молчала. Светины слова попали в самую точку. Ту самую, которая всю ночь не давала мне покоя.
— Знаешь, — продолжила дочь мягче, — я всегда хотела, чтобы ты была счастлива. Чтобы рядом был хороший человек. Но когда начинаются такие вот юридические игры… это плохой знак, мам.
— Я поговорю с ним, — пообещала я, сжимая её ладони. — Завтра же.
Когда Света уехала, я долго стояла у окна. В отражении стекла видела женщину с усталыми глазами. А ведь я действительно почти поверила, что заслуживаю второй шанс. Что кому-то нужна не только моя прописка в центре города.
«Просто поговорю с ним, — думала я. — Объясню, что квартира — это не просто стены. Это моя крепость. Мой тыл. Последнее, что у меня осталось после всех жизненных бурь».
Но внутренний голос, так похожий на голос дочери, шептал: «А что, если он откажется? Что, если это только начало?»
Разговор начистоту
Утро выдалось промозглым. Небо затянули тучи, и казалось, будто день так и не наступил — просто ночь стала чуть светлее. Я решила не откладывать разговор и позвонила Виктору сразу после завтрака.
— Витя, нам нужно поговорить о договоре. Может, заедешь после работы?
— А что не так с договором? — в его голосе послышалось лёгкое раздражение.
— Просто хочу кое-что обсудить. Лично, — я старалась говорить спокойно.
Он согласился неохотно. «Часов в семь буду».
Весь день я готовилась к этому разговору. Мысленно подбирала слова, репетировала фразы. Хотелось быть твёрдой, но не обидеть его. Ведь мы любим друг друга, правда? А в любви всегда можно договориться.
Ровно в семь раздался звонок в дверь. Виктор вошёл, поцеловал меня в щёку. От него пахло дорогим одеколоном и немного — осенним холодом.
— Ну, о чём таком срочном ты хотела поговорить? — спросил он, проходя в гостиную и усаживаясь в кресло.
Я села напротив. На журнальном столике уже лежала та самая папка с договором.
— Витя, я прочитала внимательно документ, — начала я, стараясь, чтобы голос звучал ровно. — И хочу предложить исключить мою квартиру из списка. Это единственное, что у меня есть. Моя личная точка опоры.
Виктор прищурился:
— Марина, ты мне не доверяешь?
Вот оно. Именно этого вопроса я и боялась.
— Дело не в доверии. Просто… — я запнулась, — у меня была тяжёлая история с бывшим мужем. И я поклялась себе, что больше никогда…
— Я не твой бывший, — отрезал он, и его лицо резко изменилось. Стало жёстче, холоднее. — Я думал, мы строим отношения на доверии.
— Конечно, — я попыталась взять его за руку, но он отодвинулся. — Я просто предлагаю вернуться к тому, о чём мы договаривались изначально. Помнишь? Сбережения, машина, то, что мы наживём вместе.
Виктор встал и начал ходить по комнате.
— Знаешь, что меня удивляет? — его голос звучал громче обычного. — То, как быстро ты изменила своё мнение. Вчера всё было нормально, а сегодня вдруг проблемы. Дочка приезжала?
Я вздрогнула:
— При чём тут Света?
— При том! — он почти выкрикнул это слово. — Я вижу её влияние. Она с самого начала была против нашего брака. А теперь настраивает тебя против меня.
— Никто меня не настраивает, — я тоже поднялась. — Я просто хочу защитить то, что мне дорого.
— От меня защитить? — он подошёл вплотную. — Ты что, считаешь меня мошенником? Аферистом?
— Нет, конечно, нет! — я отступила на шаг. — Просто для меня это важно. Пойми…
— Это ты пойми! — перебил он. — Либо мы доверяем друг другу полностью, либо… зачем всё это?
В его словах был какой-то подвох, но я не могла понять какой. Виктор, мой спокойный, рассудительный Виктор, превратился в совершенно другого человека. Его глаза потемнели, а на шее вздулась вена.
— Может, нам стоит отложить этот разговор? — тихо предложила я. — Просто подумать обоим…
— Думать тут нечего, — отрезал он, направляясь к входной двери. — Видимо, наши отношения значат для тебя меньше, чем квадратные метры.
Дверь за ним закрылась с громким стуком. А я осталась стоять посреди комнаты, ощущая, как внутри разрастается что-то тревожное и болезненное. Словно тёмное предчувствие.
Случайности не случайны
Кафе «У Марии» утопало в запахе свежей выпечки. Пирожные под стеклом витрины, кремовые розочки на тортах, пышные круассаны — всё дышало уютом и сладким теплом. Наташка опаздывала, как всегда. Я успела выпить полчашки капучино, когда она влетела в двери, растрёпанная и запыхавшаяся.
— Прости, Маринка! — она плюхнулась на стул напротив. — Эта пробка на Садовом… Думала, с ума сойду!
— Да ладно, — махнула я рукой. — Всё как обычно.
Наташка заказала латте и черничный пирог, стянула с плеч лёгкий шарфик.
— Ну? — тихо спросила она, придвинувшись ко мне. — Рассказывай, что там у вас стряслось. По телефону ты звучала совсем убито.
И я рассказала. Про договор, про квартиру, про то, как странно и резко повёл себя Виктор, когда я отказалась.
Про то, как в его глазах промелькнуло что-то, до боли напомнившее взгляд Саши — давно, ещё до измены, когда он уже всё решил, но продолжал играть роль любящего мужа.
Наташка молчала, нервно отщипывая кусочки от своего пирога. Она никогда не была хороша в сокрытии чувств — лицо выдавало с головой.
— Что? — я поставила чашку на стол. — Говори уже.
— Слушай… — Наташка провела пальцем по краю блюдца. — Я не хотела тебе говорить. Думала, может, всё обойдётся. Ты так светилась вся с этим своим Виктором…
Сердце укололо предчувствием.
— Наташа, не тяни. Я уже взрослая девочка.
Она выдохнула и заговорила быстро, словно боялась передумать:
— Вчера Зойка звонила, ну, моя двоюродная, которая в автосалоне работает. Она твоего Виктора видела. Он машину продаёт. Новенькую, которой так хвастался. Зойка случайно подслушала, как он с менеджером говорил. Сказал, что срочно деньги нужны, что кредиторы наседают…
Я замерла, чувствуя, как холодеет кончик носа. Всегда так было, когда плохие новости приходили.
— И это не первый раз, — продолжала Наташка, теребя салфетку. — Зойка говорит, он уже приходил год назад. Тоже продавал что-то. И тоже про долги говорил…
В голове щёлкнуло. Всплыли обрывки фраз, мелкие детали, на которые я не обращала внимания.
«Давай в следующем месяце распишемся, чего тянуть-то?» — говорил Виктор. «У меня небольшие финансовые проблемы, но это временно», — говорил Виктор. «Вы с дочкой не доверяете мне из-за квартиры», — говорил Виктор.
Квартира. Долги. Спешка со свадьбой.
— Вот ведь… — у меня не нашлось цензурных слов.
— Прости, подруга, — Наташка сжала мою руку. — Но лучше знать правду сейчас, чем когда станет совсем поздно.
Я кивнула, оглушённая вдруг накрывшим пониманием.
— Знаешь… — начала Наташка осторожно. — Может, в нём и правда что-то есть хорошее. Может, он к тебе по-своему привязался. Но если так начинается, то как продолжится?
За окном моросил мелкий дождь. Капли стекали по стеклу, искажая мир снаружи — размытый, нечёткий. Там, в этом размытом мире, был человек, которому я почти доверила свою жизнь. Свой дом. Свою душу.
Я представила, как подписываю договор. Как выхожу замуж. Как в первый же трудный момент он продаёт нашу — нет, мою — квартиру. Как я снова остаюсь у разбитого корыта.
Нет уж.
Я почувствовала, как внутри поднимается что-то — не злость даже, а странное, печальное облегчение. Как будто долго несла тяжёлую сумку, а теперь наконец поставила на землю.
— Спасибо, Наташ, — я улыбнулась через силу. — За правду.
Она улыбнулась в ответ:
— На то и нужны старые подруги, да? Чтобы вовремя шепнуть на ушко: «Детка, ты не туда идёшь».
Выбор в пользу себя
Кот Васька развалился на подоконнике, щурясь на вечернее солнце. Рыжий бок мерно поднимался и опускался, жизнь была проста и понятна — миска, окно, хозяйкина рука, чешущая за ухом. Хорошо коту. Ни тебе свадеб, ни брачных договоров, ни мужиков с долгами.
Телефон пискнул в третий раз. Виктор. Опять. Я смотрела на экран, и буквы его имени казались чужими, нелепыми. Словно не ему я полгода готовила ужины, не с ним смеялась над глупыми комедиями, не ему рассказывала о своих страхах и мечтах.
Полгода. Всего-то. А казалось — вечность.
— Ну что, Васька, — сказала я коту, почёсывая бархатистый подбородок. — Как думаешь, чего от нас хотят? Квартиру, да? А нас самих, Василий, кот ты мой сибирский, нас самих — не хотят?
Васька муркнул. Ему было решительно наплевать.
Я выключила звук у телефона и подошла к книжному шкафу. На третьей полке, за томиком Чехова, пылилась наша с Сашей свадебная фотография.
Я не выставляла её напоказ, но и не выбрасывала. Просто спрятала подальше, как прячут старые письма — вроде и не нужно, но и руки не поднимаются уничтожить.
На фотографии мы смотрели друг на друга, а не в камеру. Я — совсем девчонка, в дурацком белом платьице (за которое до сих пор стыдно), и Сашка — тощий, нелепый, в костюме с чужого плеча. Мы были нищие тогда. Занимали у всех на эту свадьбу. Потом долго отдавали.
Но мы были счастливы, чёрт возьми. До одури счастливы. Потому что любили друг друга по-настоящему.
И даже когда это закончилось — через пятнадцать долгих лет, когда Сашка ушёл к своей Ирке — я знала: то, что было между нами, было настоящим. Живым. Правдой, а не ложью.
А что между мной и Виктором? Театр. Игра. «Люби меня, корми меня, впиши квартиру в договор».
Телефон снова запищал. Господи, да что ж ему неймётся?
Я вдруг почувствовала, как внутри поднимается волна гнева. Гнева на него — за обман. Гнева на себя — за то, что позволила себя обмануть. За то, что поверила в сказку о прекрасном принце, как последняя дура. Будто мне семнадцать, а не пятьдесят три.
Схватила телефон, нажала на вызов.
— Марина! — в голосе Виктора звучало облегчение. — Почему не отвечаешь? Я весь день…
— Свадьбы не будет, — оборвала я.
Тишина. Долгая, вязкая. А потом:
— Что? Из-за этой ерунды с договором? Хорошо, давай исключим квартиру, если тебе так спокойнее.
Его голос стал мягким, вкрадчивым. Интересно, сколько женщин купились на этот тон? Сколько отдали ему свои сбережения, свои квартиры, свои сердца?
— Знаешь, Витя, — сказала я тихо, удивляясь собственному спокойствию, — дело не в договоре. И не в квартире. Просто я поняла, что не хочу выходить замуж за человека, которому нужно что-то от меня, а не я сама.
— О чём ты? — в его голосе мелькнула паника. — Марина, это всё глупости. Если ты наслушалась каких-то сплетен…
— Про долги свои расскажешь другой, — перебила я. — Я отказываюсь от свадьбы. Не из вредности или обиды. Просто из уважения к себе.
— Подожди, какие долги? Это всё неправда! Маринка!
Слышать моё имя из его уст стало вдруг невыносимо. Словно он не имел больше права так меня называть.
— Не звони мне больше, пожалуйста, — сказала я. — Прощай.
Я отключила телефон и какое-то время просто стояла посреди комнаты. В голове было пусто. Наверное, так бывает после операции под наркозом — когда боль ещё не вернулась, но ты уже понимаешь, что всё закончилось. Что самое страшное позади.
Прошла на кухню, поставила чайник. Руки действовали на автомате. Чашка. Ложка. Коробка с чаем. Варенье из холодильника — то самое, вишнёвое, которое я варила летом. Которым угощала Виктора при первом знакомстве.
Телефон зазвонил снова, но это была уже не его мелодия. Светка.
— Привет, мам! — голос дочери звучал бодро. — Как ты там? Помирились с женихом?
— Нет, доченька, — я почувствовала, как на глазах выступают слёзы, и торопливо смахнула их. — Кажется, я только что отказалась выходить замуж.
Светка присвистнула:
— Ого.
— Он врал мне, Света, — слова шли из самого нутра. — Про долги, про всё. А за вранье… ну какая тут может быть любовь?
Дочь молчала. Я слышала только её тихое дыхание в трубке.
— Ты не одна, мам, — наконец произнесла она. — Слышишь?
— Знаешь… — я вдруг улыбнулась сквозь слёзы. — Кажется, я только сейчас поняла: я и не была одна. Никогда. Потому что я всегда была у себя. И сейчас — у себя. Понимаешь?
Светка понимала. Потому что она — плоть от плоти моей, дочь матери-одиночки, видевшая, как я выживала после развода. Как поднималась с колен. Как строила жизнь заново своими руками.
Я научила её этому. А сегодня, кажется, напомнила себе.
У себя
Вокзал гудел, как потревоженный улей. Объявления о прибытии и отправлении поездов, шум голосов, скрип чемоданных колёс по полу — всё сливалось в единый гул, странно успокаивающий. Я сидела на скамейке в зале ожидания, положив сумку рядом. В руке — билет до Сочи.
— Мам, может, всё-таки поедешь ко мне? — Света присела рядом, заправила выбившуюся прядь волос за ухо. — У меня места полно, да и с Кириллом вы ладите.
Я покачала головой:
— Нет, доченька. Тебе с мужем сейчас своя жизнь нужна, без тёщи под боком.
— Какая ты тёща! — фыркнула Света. — Кирилл тебя обожает.
Я улыбнулась. Действительно, с зятем мне повезло. Надёжный парень, любит мою Светку. Такие сейчас редкость.
— Всё равно, — сказала я твёрдо. — Мне нужно побыть одной. Не потому, что плохо, а потому что… хочется.
Две недели прошли как в тумане. Виктор звонил, приходил, даже попытался устроить сцену у подъезда. Обвинял меня в чёрствости, в том, что я поверила сплетням. Потом плакал, говорил о любви. В конце концов, признался про долги — «небольшие финансовые затруднения», как он выразился. Я слушала и понимала, что больше не верю ни одному его слову. Если он лгал о таком важном, значит, мог солгать о чём угодно.
Наталья Сергеевна, моя верная подруга, настаивала:
— Уезжай куда-нибудь. Хоть на неделю-другую. Отдохни, проветри голову. Ты заслужила.
И я решилась. Взяла отпуск за свой счёт в библиотеке, где работала, и купила билет в Сочи. Одна, в октябре, когда уже не сезон. Может, именно поэтому? Хотелось тишины. Хотелось моря без толпы, пустых пляжей и длинных прогулок вдоль берега.
— Дамы и господа! Объявляется посадка на поезд №104 Москва-Адлер, — разнеслось по залу.
Света вздохнула и крепко обняла меня:
— Звони каждый день, слышишь? И если что — сразу домой. Я примчусь, встречу.
— Всё будет хорошо, — я погладила дочь по волосам, как в детстве. — Это же я, в конце концов. Справлюсь.
Мы пошли к перрону. Моя немногочисленная осенняя одежда умещалась в одном чемодане. Никаких вечерних платьев, никаких нарядов «для него». Только самое необходимое и удобное.
Когда до отправления оставалось несколько минут, Света вдруг сказала:
— Знаешь, мам, я тобой горжусь. Правда. Не каждый смог бы так… достойно поступить.
Я обняла дочь и прошептала:
— Просто в какой-то момент понимаешь, что одиночество — это не пустота. Это возможность быть собой без оглядки на кого-то ещё.
Света моргнула, сдерживая слёзы:
— Но ведь тебе одиноко…
— Мне не одиноко, — покачала я головой. — Я не одна. Я — у себя.
Прозвучал последний гудок. Я поднялась по ступенькам вагона, помахала дочери с подножки. Она стояла на перроне — высокая, красивая, такая похожая на меня в молодости. Может, именно ради этого стоило пройти через всё? Чтобы показать своей девочке — никогда не поздно выбрать себя.
Поезд тронулся. Я прошла в купе, села у окна. За стеклом проплывал осенний город, расцвеченный жёлтыми и красными кронами деревьев. Впереди было море, шум волн, крики чаек. Впереди была свобода — пугающая и прекрасная, как любое начало.
Я достала из сумки книгу, которую давно хотела прочитать, но всё не находила времени. Открыла на первой странице.
И подумала вдруг, что моя собственная история тоже только начинается. Новая глава. И писать её буду я сама — без чужой правки, без вычёркиваний, без компромиссов.
«Всё будет хорошо», — подумала я и улыбнулась своему отражению в вагонном стекле.
Как много стоит счастье, если за ним стоит целая армия требований?
Сила женщины способна перевернуть целый офис.
Её сердце рвалось, но правда оказалась жестокой.
Дом, который должна была любить, превратился в поле битвы.
Сколько боли скрыто за этими самомнительно «щедрыми» предложениями?
Наследство превратилось в безжалостную битву за выживание.