Лариса прибавила шаг, заметив знакомый поворот к дому. Плечи ныли от тяжести сумок, а мысли уже летели вперёд — сейчас бросит вещи, переоденется и сядет пить чай. После трёх дней у сестры в Вологде собственная квартира казалась тихой гаванью.
Завернув за угол дома, она по привычке скользнула взглядом туда, где должна была стоять её «Лада» — старенькая, но исправно служившая верой и правдой. Лариса даже не сразу осознала, что видит пустое место. Моргнула раз, другой. Остановилась, как вкопанная.
Место было пусто.
— Угнали, что ли? — пробормотала она, чувствуя, как холодок пробежал между лопаток.
В этот момент из подъезда вышел Антон. Её сын держал в руках пакет с мусором, его лицо было спокойным, даже каким-то безмятежным. Он кивнул ей, как ни в чём не бывало:
— Привет, мам. Как съездила?
— Антон, — Лариса выронила одну из сумок, — моя машина…
— А, — он махнул рукой, будто речь шла о какой-то мелочи. — Я продал твою машину. Кредит бабушки погасил.
Мир вокруг Ларисы словно застыл. Шум проезжающих машин, голоса детей на площадке, даже карканье ворон — всё отодвинулось. В ушах зазвенело.
— Ты… что?
— Продал твою машину, — повторил Антон, поправляя куртку. — Зато кредит мамы погасил. Она же переживала, сама знаешь.
Воздух вдруг стал густым, его не хватало. Лариса судорожно втянула его через нос:
— Ты… как ты мог? Без моего ведома?
Антон пожал плечами, и этот жест — такой будничный, равнодушный — ударил её сильнее, чем могли бы любые слова.
— Кредит вернём, — сказал он, отходя к мусорным бакам. — А машину ты уже нет.
Ноги налились свинцом. Сумки, казавшиеся тяжёлыми минуту назад, теперь не значили ничего. Лариса подобрала упавшую, крепко сжала в руке. Внутри что-то дрожало — не то от гнева, не то от беспомощности.
— Поговорим дома, — процедила она сквозь зубы, глядя, как сын неторопливо возвращается, будто не сделал ничего особенного, будто не перечеркнул всё своим поступком.
Место на парковке зияло пустотой. Десять лет она приходила домой и видела здесь свою машину. Теперь её просто не было. Как будто кто-то вырвал страницу из её жизни.
Кухонный разговор
Чайник свистел пронзительно, но Лариса не спешила его выключать. Этот звук заполнял кухню, мешал думать — и слава богу.
Сейчас ей не хотелось думать. Она опустилась на табурет, сложила руки на коленях. Пальцы сами собой сжались в кулаки.
Антон вошёл, поморщился от свиста, щёлкнул кнопкой чайника.
— Уши же закладывает, — сказал он буднично.
Лариса подняла глаза. Сын стоял у окна — высокий, плечистый, такой уверенный в себе. Тридцать два года, а будто всё ещё подросток, считающий, что весь мир крутится вокруг его решений.
— Объясни мне, — начала она, стараясь, чтобы голос звучал ровно. — Объясни, как ты додумался продать чужую машину?
— Не чужую, а твою, — Антон достал две чашки из шкафчика. — Я же не какую-то левую машину продал.
— И это, по-твоему, нормально? — Лариса ощутила, как внутри поднимается волна, сметающая усталость и растерянность. — Это моя собственность! Моя! Я на неё три года копила!
Антон вздохнул, как вздыхают, объясняя прописные истины маленькому ребёнку:
— Мам, давай спокойно. Бабушка в долгах, коллекторы звонят. Ей семьдесят три, у неё сердце. Что важнее — старая машина или мама?
— А почему ты решал? — голос всё-таки дрогнул, но не от слабости — от сдержанной ярости. — Почему не спросил? Я бы сама разобралась!
— Когда? — он развёл руками. — Ты вечно на работе, потом к тёте поехала. А время поджимало.
Чай Лариса отодвинула. К горлу подкатила тошнота.
— Это была моя машина, — повторила она. — И моё решение.
— Ты бы всё равно начала копить, откладывать, — Антон пожал плечами, отхлебнул из чашки. — А бабушка бы тряслась. Я всё правильно сделал.
Он говорил спокойно, будто ничего страшного не произошло. Словно разменял мелочь, а не отнял у неё независимость, свободу передвижения, чувство защищённости, наконец.
— Ты нарушил закон, — тихо сказала Лариса.
— Брось, — Антон усмехнулся. — Какой закон между своими? Семья же.
Вот оно что. Семья. То самое слово, которым прикрывают любое бесцеремонное вторжение в чужую жизнь. Любую попытку подмять под себя.
— Сколько ты выручил? — спросила Лариса, чувствуя, как внутри растёт что-то новое, незнакомое. Решимость, которой раньше не было.
— Сто восемьдесят тысяч.
— И сколько из них пошло на кредит?
Антон помедлил. Впервые за весь разговор его лицо дрогнуло.
— Сто двадцать. Но остальное я верну, обещаю. Как только получу премию…
— Верни мне всё, — оборвала Лариса. — Все деньги. И не думай, что на этом всё закончится.
В гостях у матери
Квартира матери встретила Ларису запахом валидола и мятных капель. Галина Петровна сидела в старом кресле у окна, кутаясь в шерстяной платок. При виде дочери она обрадовалась, тут же засуетилась.
— Ларочка, проходи, проходи. Я пирог испекла вчера, сейчас чай поставлю.
— Сиди, мама, — Лариса поцеловала её в морщинистую щеку. — Я сама.
Старый сервант, хрусталь, вязаные салфетки — всё, как в детстве. Галина Петровна хранила свой мир неизменным. Но что-то в её лице было новым — затаённая тревога, какая-то виноватость во взгляде.
— Мама, — Лариса присела на стул напротив, — ты знаешь, что Антон продал мою машину?
Старушка вздрогнула. Руки, лежавшие на коленях, задрожали.
— Знаю, — прошептала она. — Он привёз деньги вчера. Сказал, что всё уладил с банком. Я не хотела, Ларочка, правда не хотела…
Голос её прервался. К горлу подступили слёзы.
— Расскажи мне всё с самого начала, — попросила Лариса, беря мать за руку. — Что за кредит? Почему ты молчала?
Галина Петровна вытерла глаза уголком платка.
— Стыдно так. Старая дура, вот я кто, — она качнула головой. — Позвонили мне, вежливые такие люди. Из банка, говорят. Соседки внучке Вере помощь нужна срочная, в аварию попала, без сознания лежит. А родных никого, только бабушка Клава, а у неё денег нет.
— Мама, — у Ларисы внутри всё похолодело, — это же мошенники.
— Теперь-то я понимаю, — кивнула старушка. — А тогда… Они так говорили убедительно. И про Веру всё знали, и адрес её. Сказали, просто надо кредит оформить, а Вера вернёт, когда в себя придёт. А мне-то не жалко, Клава мне столько раз помогала…
По лицу матери покатились слёзы. Она уже не вытирала их.
— Сто двадцать тысяч. Говорят, на операцию. А потом звонки начались, требуют вернуть. Я пенсию всю отдавала, а им всё мало. Угрожать стали… Я Антону сначала не сказала, боялась, что ругать будет. А потом сердце прихватило, он бумаги мои увидел…
Лариса обняла дрожащие плечи матери. Гнев на сына смешался с болью за неё.
— Я не просила Антона, — прошептала Галина. — Я сама виновата. Но он так быстро всё решил… Сказал, что деньги нашёл. А теперь я узнаю — твоя машина…
Слёзы текли по её лицу. Морщинки стали глубже, и Лариса вдруг с пронзительной ясностью осознала, какая мать старая и беззащитная. Как легко её обмануть. И как тяжело теперь будет это исправить.
— Успокойся, мам, — сказала она твёрдо. — Мы во всём разберёмся.
Впервые Лариса почувствовала: нужно защищать не только себя, но и мать. От мошенников, от собственной доверчивости. И даже от Антона, который решал всё за других, пусть даже из лучших побуждений.
Заявление в полицию
В отделении полиции пахло пылью, старой бумагой и дешёвым освежителем воздуха. Лариса сидела на жёстком стуле перед столом участкового — коренастого мужчины с усталым взглядом. Капитан Смирнов — так гласила табличка — неторопливо заполнял какой-то бланк.
За окном моросил дождь. До участка Лариса добиралась на автобусе, и вся дорога казалась ей бесконечной. Два года она не ездила общественным транспортом. Как легко оказалось лишиться независимости, которую давала машина.
— Значит, так, — капитан поднял глаза от бумаг. — Документы на машину при вас?
— Да. Вот, — Лариса протянула папку с документами. — Здесь всё: техпаспорт, страховка…
Участковый просмотрел бумаги, хмыкнул.
— Машина оформлена на вас. Доверенность сыну выдавали?
— Нет. Он взял ключи… они всегда лежали в прихожей, на тумбочке.
— А документы?
— В этой же папке. В ящике стола. Он знал, где искать.
Капитан откинулся на спинку стула, внимательно посмотрел на Ларису.
— Хотите подать заявление на сына?
Вопрос повис в воздухе. Лариса почувствовала, как замерло сердце. Вот она — точка невозврата. Переступишь — и назад дороги нет. Семья, родной сын, кровь от крови — и заявление в полицию.
«Это же для семьи», — вспомнились слова Антона. Он ведь действительно хотел как лучше. Но почему тогда внутри всё кипит от возмущения? Почему она не может простить и понять?
Потому что её не спросили. Просто вычеркнули из уравнения, решили за неё. Как будто она не человек, а вещь. Удобная, привычная, с которой можно делать что угодно.
— Да, — твёрдо сказала Лариса. — Я хочу подать заявление.
— Подумайте хорошенько, — участковый пристально смотрел ей в глаза. — Это уголовное дело может быть. Семья всё-таки.
— Он не имел права, — в голосе Ларисы прозвучали стальные нотки. — Это моя собственность. И моё решение.
Пока капитан заполнял бланк заявления, Лариса думала о матери. О том, как та плакала, винила себя. О том, что даже сейчас нужно было думать о других — успокаивать, оберегать, защищать. И только о себе никто никогда не думал.
— Распишитесь здесь, — участковый протянул ей бумагу. — И здесь тоже.
Рука не дрогнула, когда Лариса ставила подпись. Что-то новое рождалось внутри неё — чувство, что она наконец-то берёт жизнь в свои руки.
— Мы проведём проверку. Свяжемся с вами.
Выйдя из отделения, Лариса глубоко вдохнула морозный воздух. Легче не становилось. Мыслей было много, они путались, набегали друг на друга. Но внутри — впервые за долгое время — ощущение контроля. Пусть полиция, пусть неприятный разговор впереди. Но теперь всё будет по-другому. Теперь она сама решает, что с ней происходит.
Разговор по душам
Было уже за полночь, когда Лариса услышала, как в замке поворачивается ключ. Она сидела на кухне в темноте — только лунный свет падал через незашторенное окно, рисуя бледные прямоугольники на полу. Чай давно остыл. Мысли кружились в голове, как осенние листья на ветру.
Щёлкнул выключатель в прихожей. Тишина. Антон, видимо, заметил полоску света из-под двери кухни.
— Мам? Не спишь? — голос звучал неуверенно.
Она не ответила. Через минуту дверь приоткрылась, и Антон вошёл. Остановился на пороге, не решаясь включить свет.
— Можно к тебе?
— Входи, — ровно сказала Лариса.
Он прошёл, сел напротив. В лунном свете его лицо казалось осунувшимся, почти незнакомым. Сын положил что-то на стол между ними. Лариса пригляделась — старая фотография в потёртой рамке. Они вдвоём у её первой машины — старенького «Москвича». Антону тогда было лет тринадцать.
— Помнишь? — тихо спросил он. — Ты тогда подвозила меня в школу. Все пацаны завидовали.
Лариса помнила. Конечно, помнила. Как копила на эту машину, отказывая себе во всём. Как радовалась, когда наконец села за руль. Свобода, независимость, гордость — вот что она чувствовала тогда.
— Зачем ты пришёл, Антон?
Он провёл рукой по волосам — так делал в детстве, когда волновался или чувствовал себя виноватым.
— Участковый звонил. Сказал, ты заявление подала.
— И что ты ожидал? — спросила Лариса. — Что я просто смирюсь?
Антон опустил голову. В этом жесте было что-то от маленького мальчика, которого она когда-то утешала, когда он разбивал коленки или ссорился с друзьями.
— Я думал, ты не разозлишься, — проговорил он тихо. — Думал, поймёшь. Бабушка же так переживала. Эти коллекторы звонили по десять раз на дню, угрожали. Она плакала, сердце хваталась.
— Но почему ты не сказал мне?
— Времени не было. И потом, я знал, что ты будешь против.
Он впервые признался в этом — знал, что она не одобрит, и всё равно сделал по-своему.
— Я… не хотел, чтобы бабушка умерла от страха, — голос его дрогнул. — Ты не видела её, мам. Она так тряслась, когда телефон звонил. Как лист на ветру. Я не мог больше смотреть.
Он поднял глаза на мать, и в них плескалась такая смесь чувств — раскаяние, упрямство, странная беспомощность.
— Я был не прав, — наконец произнёс он. — Насчёт машины. Нужно было поговорить с тобой сначала.
Признание, которого Лариса так ждала, прозвучало — но почему-то не принесло облегчения. Может, потому что она знала: сын сделал бы то же самое снова, если бы решил, что это нужно для защиты близких.
— Я верну деньги, — добавил Антон. — Все до копейки. Уже договорился насчёт подработки. И заявление… если сможешь, забери. Пожалуйста.
В его голосе не было требования — только просьба. И это было ново. Впервые в их отношениях что-то сдвинулось. Что-то начало меняться.
За рулем новой машины
Майское солнце ласково заглядывало сквозь ветровое стекло. Лариса поправила зеркало заднего вида, привыкая к новому обзору. Машина — тёмно-синий «Рено» с пробегом — досталась ей по случаю. Не новая, конечно, с небольшими царапинами на бампере, но в хорошем состоянии. Главное — своя.
Рядом на сиденье лежал пакет с документами из банка. Заявление она забрала ещё три месяца назад, но история с продажей машины привела к неожиданным последствиям: полиция всерьёз занялась мошенниками, обманувшими Галину Петровну. И не только её — таких пострадавших оказалось около двадцати пожилых людей в их районе.
Лариса бросила взгляд на часы — без пятнадцати двенадцать. Мать ждала её к обеду. После всей этой истории Галина Петровна стала осторожнее, но приступы тревоги случались всё равно. Лариса теперь навещала её чаще.
Дверь супермаркета открылась, и на парковку вышел Антон с двумя объёмными пакетами. Он прищурился от яркого солнца, заметил машину матери и направился к ней.
Лариса наблюдала за сыном в зеркало заднего вида. Что-то в его походке изменилось за эти месяцы — исчезла былая самоуверенность, но появилось что-то новое. Спокойствие, что ли? Зрелость?
Антон загрузил пакеты в багажник, сел на переднее сиденье.
— Всё взял по списку, — сказал он. — И пирожные бабушкины любимые купил.
— Хорошо, — кивнула Лариса, заводя мотор.
Машина отозвалась мягким урчанием. Пусть неидеальная, но послушная, надёжная. Лариса включила поворотник, медленно выехала с парковки.
— Тебе она нравится? — вдруг спросил Антон, указав на приборную панель. — Лучше старой?
— Другая, — ответила Лариса после паузы. — Не лучше, просто другая.
— Прости меня, — в который раз сказал сын. — Я был идиотом.
Она коротко взглянула на него. Лицо повзрослевшее, серьёзное. Когда Антон успел измениться?
— Ты уже извинился. И деньги вернул. Давай закроем эту тему.
Но он покачал головой:
— Не в деньгах дело. Я понял кое-что важное тогда. Что нельзя решать за других, даже если тебе кажется, что ты знаешь, как лучше.
Они остановились на светофоре. Лариса посмотрела на сына внимательно.
— Да, — сказала она. — Именно это я и пыталась до тебя донести.
— Я всегда думал, что забочусь о вас с бабушкой, — продолжил Антон. — А на самом деле просто привык всё контролировать. Делать по-своему.
Свет сменился на зелёный. Лариса тронулась с места.
— Как твоя новая работа? — спросила она.
— Нормально, — он улыбнулся. — Вчера первого клиента консультировал. Через пару месяцев смогу взять ипотеку, если всё пойдёт как планирую.
Солнце пробежало золотыми бликами по приборной панели. Лариса улыбнулась.
— Ипотека — дело серьёзное. Потом заедем, посмотрим квартиру, которую ты присмотрел?
— Если не устанешь после обеда у бабушки.
Они проехали знакомый поворот, и Антон вдруг тихо сказал:
— Знаешь, мам, я рад, что ты тогда заявление подала. И что не побоялась показать мне границы.
Лариса кивнула. Машина легко шла вперёд, слушалась руля. Новое чувство уверенности наполняло её — не только от обладания автомобилем, а от понимания, что она смогла отстоять себя. И изменить давно устоявшиеся, но неправильные отношения в семье.
— Всё будет хорошо, — сказала она. И впервые за долгое время была в этом совершенно уверена.
— Не надейся, что будешь здесь жить как в гостинице, — голос отчима прорезал тишину,…
Марина стояла у окна, наблюдая, как дождевые капли ползут по стеклу, сплетаясь в причудливые узоры.…
— Повезло тебе с Даниилом, — сказала Валентина Аркадьевна, аккуратно размешивая сахар в чашке. —…
— Ты даже не представляешь, что она выкинула на этот раз! — раздражённо бросил телефон…
Известный астролог Тамара Глоба сделала сенсационное заявление, предрекая нескольким знакам зодиака исключительную финансовую удачу в…
Апрель обещает стать месяцем финансовых успехов для некоторых знаков зодиака, как пишет источник Известный астролог…