Позвольте детям рисковать

Это простая игра. Нужно просто представить самые ужасные сценарии, на которые только способно воображение, и спрашивать, что бы я сделала, чтобы защитить дочь? Приняла бы пулю? Нож в живот? Я бы позволила себя задушить? Комната расплывается перед глазами и погружается во тьму, ребенок кричит, я теряю сознание…

Если бы представилась такая возможность, я бы выстрелила в нападающего (знаете, у меня даже пистолета нет)? Проломила бы ему череп чугунной сковородкой? Я бы переезжала его тело машиной раз за разом, пока на дороге не осталось бы одно кровавое месиво?

Наконец, худшее из всего. Что, если мне пришлось бы выбирать между дочерью и кем-то еще, кого я люблю? Я бы пожертвовала лучшей подругой? Матерью? Мужем?

Эти воображаемые сцены были такими яркими, что у меня перехватывало дыхание и я рыдала, лежа в кровати с прекрасной младеницей. Всё потому, что ответ был всегда один: да, я бы сделала это.

Осознание, что ради жизни дочери я могу пожертвовать столь многим — телом, семьей, своей человечностью, — выворачивало меня наизнанку, хотя ничего из воображаемого мной не происходило и имело небольшие шансы когда-то произойти.
Тем не менее я изменилась. Рождение дочери превратило меня в женщину, однажды способную принести немыслимую жертву или проявить немыслимую жестокость.

Её рождение изменило меня во многих отношениях. Мы с мужем проходили курсы ухода за новорожденными, где нас учили всему — как кормить грудью, как носить на руках. Но когда мы принесли Бенну домой, мои руки тряслись, даже когда я делала самое простое — меняла подгузник, застегивала ремни детского автокресла и особенно когда я заворачивала её в слинг — длинный кусок ткани, специально созданный, чтобы надежно примотать ребенку к моей груди и освободить руки. Ха. Она зарывалась лицом так глубоко в складки ткани, что руки всё же были заняты — я постоянно поправляла ее положение и судорожно проверяла дыхание.

Мой отец внезапно умер в возрасте 63 лет, за год до рождения Бенны, так что я вошла в родительство, уже не веря в сказку «мы будем жить долго-долго и состаримся прежде, чем умрем». Узнав, что жду ребенка, я запойно читала о выкидышах. Меня разрывало от напряжения все время рискованной беременности. Я ожидала, что после того, как дочь благополучно покинула утробу — место, которое угрожало ей долгих 9 месяцев, — мне станет легче, но нет, я просто хотела запихнуть ее обратно. Моё тело не очень-то хорошо служило ей, но весь остальной мир? Весь мир — смертельная ловушка. Даже те воображаемые убийцы, вдруг поняла я, могли бы убить меня, а потом и её.

Единственное, что я точно знала о моей новой жизни в качестве матери, — я никогда не смогу гарантировать безопасность моего ребенка. Верить в иное было бы слишком самонадеянно.

Однако мы живем в культуре, которая предписывает родителям именно такую самонадеянность, со все увеличивающимся количеством обязательных требований. Нельзя, чтобы дети смотрели телевизор. Нельзя кормить их полуфабрикатами и сахаром. Нельзя допускать истерик в общественных местах, особенно в ресторанах и самолетах.

Нельзя самостоятельно гулять на площадке, даже рядом с домом. Вообще-то нельзя даже позволять детям играть на закрытом, экранированном, покрытом нескользящим покрытием крыльце вашего частного дома. Я могу расписывать запреты еще на 5 страниц, даже если оставить без внимания заведомо противоречивые требования типа «нельзя отдавать ребенка в детский сад, но нужно вносить свой финансовый вклад в благополучие семьи». Но не хочу.

Я устала, психически и экзистенциально. Материнство и работа на полный день вытянули из меня все ресурсы — время, деньги, внушительную часть уверенности в себе и безграничную эмпатию. Родительство также принесло мне новую ясность: теперь я четко вижу иерархию проблем и уделяю минимальное внимание тем, что находятся внизу списка.

Суждения из интернета заслуживают самого низкого места в иерархии.

Как, наверное, все родители, читавшие в интернете ужасные истории о детях, погибших из-за того, что взрослые за ними плохо смотрели и пренебрегали правилами безопасности, я чувствовала, как сердце уходит в пятки, и лихорадочно вспоминала, как моя дочь выбегала на дорогу, или карабкалась на кухонный шкаф, или прыгала в городской фонтан.

Я отчаянно хотела игнорировать эти виртуальные побивания камнями и продолжать растить свою девочку, но не могла. Не могла игнорировать повсеместное отсутствие сострадания к родителям и необъяснимое отрицание воли случая, потому что те анонимные комментаторы могли быть нашими соседями, которые позвонят в службу опеки в следующий раз, когда Бенна будет вырываться у меня из рук.

Или, что еще хуже, в следующий раз, когда я приму взвешенное решение отпустить её.

Вы видели обожающего воду тоддлера рядом с водой, даже если это крохотная дождевая лужа? НУЖНО. ПЛЕСКАТЬСЯ. И вот наконец в наших краях наступило лето, обратный отсчет погожих дней уже пошел, и каждый из них умоляет Бенну насладиться им по-максимуму. Газонные поливалки маняще движутся вперед-назад? Пробеги через них! Фонтан на детской площадке? Нужно построить замок из грязи! О, знак «Купаться запрещено» на пруду? Зима близко, и машина может сбить нас по пути домой, и у меня в сумке совершенно случайно есть подгузник для купания. Окей. Иди и живи, моя девочка!

Это не небрежность или глупость заставляет родителей говорить «Да» в, казалось бы, спорных ситуациях. Дети созданы, чтобы проверять каждое правило. Какими силами и каким количеством рук нужно обладать, чтобы помешать ребенку нарушать правила? И сколько запретов оказываются вредными, или случайными, или основанными на неравенстве, с которым мы вообще-то боремся? Наша родительская задача — не запрещать детям проверять правила, а учить их взвешивать риски.

Однажды на площадке Бенна подружилась со старшей девочкой, которая хотела блеснуть умением карабкаться на деревья перед моей восторженной тоддлеркой. Я тайно одобряла то, что папа разрешает девочке ползать по закрученным узлами веткам дерева — лучшего дерева для карабканья в мире! — но её папа этого не знал. Когда девочка забралась на ветку, он опасливо огляделся по сторонам и начал, извиняясь, объяснять мне, что не смог остановить её.

«У неё прекрасно получается», — сказала я, наблюдая, как она ликующе качается на низкой ветке.

«Да, это правда, — согласился он, — но никогда не знаешь, что подумают люди».

Я понимаю, почему многие родители избегают новостей о гибели детей. Многие также избегают художественных произведений, изображающих жестокость по отношению к детям — таких, как «Игра престолов», в одной из серий которой была показана поистине мучительная сцена сожжения Ширин Баратеон на костре.

Я рыдаю из-за таких новостей и таких фильмов, всем сердцем желая, чтобы эти ужасные вещи никогда не происходили, но всё же смотрю, читаю, кликаю на заголовки. Отчасти потому, что я считаю себя обязанной разделить с теми детьми и родителями их скорбь и страдания.

Но также потому, что их истории — важное напоминание о том, что мир может быть опасным и жестоким по отношению к детям. Что эту жестокость можно побороть, только если к ней привлечь внимание. Что несчастья случаются даже в очень внимательных, заботливых, стабильных семьях. Ни у кого нет иммунитета. Несмотря на то, что действующие стандарты воспитания детей буквально отрицают смерть.
Мы не должны чувствовать себя всемогущими.

Я не призываю быть беспечными. Я не говорю, что не нужны меры предосторожности. Но чтобы вырастить детей, способных распознавать, понимать и оценивать риски, необходимо позволять им рисковать. Быть открытыми любви, путешествиям, ошибкам, падениям, неудачам, одиночеству, купанию, качанию на качелях — вот великое счастье.

©Amy Monticellо, перевод: Наталья Ломаева