Paзлучнuцa

Дочери Кузьминична так и не призналась, что разлучницу эту она в дом привела. Дочь уехала к сводной сестре в Волгоград, мелкую с собой взяла, а зятя с работы не отпустили, вот он и остался на все лето с ней – готовить-то сам не умел, даже яичницу жарил до состояния подошвы кирзового сапога.

Дело было вечером – Кузьминична пошла в магазин, банок для закаток не хватило, а девица эта стояла на своих ходулях и хлопала густо накрашенными ресницами.

— Ты откуда такая красивая?

— На автобусе приехала, — жалобно сообщила девушка. – А он привез меня не туда.

— Ну, куда ехал, туда и привез, — заметила Кузьминична.

— Да я спутала, когда садилась, поди разберись, они все одинаковые!

Девчушку было жалко – к вспотевшему лицу прилипли светлые волосы, нос покраснел от солнца, тонкие ножки на ходулях подрагивают.

— А куда тебе нужно-то было?

— В Пеньково. Я интервью хотела у выжившего взять. В которого молния ударила.

— У Федота, что ли? Так он на радостях две недели уже в загуле!

Девушка всхлипнула.

— А когда следующий автобус?

— Завтра утром.

Подбородок у нее задрожал.

— Пошли, горемычная. Зовут-то тебя как?

— Снежана.

— Ну и имя… Ладно, не реви, переночуешь у меня.

Девушка предлагала помочь с банками, но Кузьминична побоялась ей их доверить – расшибет еще и сама расшибется. Решила было сахар ей вручить, но красавицу так перекосило, что пришлось и сахар у нее забрать.

Дома Снежана расцвела, напившись чаю с малиновым листом и отведав пирогов с капустой, для зятя приготовленных. Принялась щебетать, рассказывать о том, какая она успешная журналистка и как мечтает премию получить самую главную в мире.

— А муж-то у тебя есть? – поинтересовалась Кузьминична.

Снежана отмахнулась.

— Да зачем он мне! Я карьерой занимаюсь, некогда мне чужие носки стирать.

— Смотри, разберут всех приличных, будешь потом локти кусать!

В этот момент и явился Константин. В мазуте, в растянутых трениках, рубашка нараспашку, кепка набекрень. Кузьминична никак не могла понять, что дочь в нем нашла – ни ума, ни фантазии. Разве что птицам неплохо подражает, его за это зябликом даже прозвали. Да вот только песни эти у всех в печенках уже сидели, ни одна девица на него в деревне не смотрела, хотя он и пытался за кем-нибудь приударить, пока Танька не видит.

Кузьминична быстро смекнула, что Снежана втюрилась в Константина по уши. То, что зять при виде незнакомки принялся грудь выпячивать, это понятно – он вообще любил покрасоваться. Притащил баян, затянул романс о любви, потом приступил ко второму акту своей программы – врал про то, как медведя один завалил. Никто ему не верил, этому клоуну, а журналистка, похоже, все за чистую воду приняла. И как только угораздило её!

— Хватит петь! – прервала его Кузьминична. – Иди огород поливай.

Думала, что ничего страшного тут нет – девица все равно завтра домой уезжает, но она ошиблась.

Непонятно, когда эти двое успели спеться, но утром зять уже посадил Снежану в свой проржавевший жигулёнок и повез ее до райцентра.

Когда дочь вернулась, Кузьминична чувствовала себя такой виноватой, что не нашла сил признаться в собственной ошибке. Зятек-то дома теперь почти не появлялся, а два раза даже не ночевал, врал про рыбалку да охоту. Кузьминична выгнала бы его поганой метлой, но единственную внучку оставлять сиротой не хотелось. Поэтому она молчала, а дочь полгода ничего не замечала, будто очки розовые нацепила. Только когда первого января зяблик ее куда-то сорвался, она, наконец, задумалась, куда это он все время пропадает.

Долго думать не пришлось: после праздников он собрал вещи и заявил, что встретил настоящую любовь, поэтому с Таней больше жить не может. Алименты будет переводить, от отцовства не отрекается, а остальное – извольте.

Танюша так плакала, что сердце у Кузьминичны на части рвалось. Она и так, и эдак пыталась ее успокоить, но дочь была безутешна.

— Я его так люблю, мама, жить без него не могу! И где он нашел-то ее, не понимаю?

Кузьминична деликатно молчала.

За всеми этими переживаниями про Варьку все забыли – девочка она была тихая, самостоятельная, играла себе в куклы, или раскраски красила. Ну, бледная, ну, аппетит у нее плохой – Танечка тоже такая в детстве была. Зима же все-таки. Поэтому и температура никого особо не пугала, только когда сознание девочка потеряла, тогда все и всполошились.

Положили их в районную больницу. Кузьминична возила им пельмени и котлетки в термосе, а то какая там еда, в больнице-то! Таня плакала и все хотела, чтобы зяблик ее приехал, и Кузьминична даже позвонила ему, но Константин заявил, что он работает, не до этого ему.

Правда, уже через несколько дней он запел по-другому, и сам названивал Кузьминичне, чтобы узнать хоть какие-то новости.

Это оказалась не просто простуда. Таню с Варей перевезли в город, в детскую гематологию, и теперь уже сама Кузьминична все время была с мокрыми глазами, хотя с того дня, как мужа своего схоронила, ни слезинки из себя выдавить не могла.

— Это из-за тебя все! – крикнула она Константину, который позвонил ей в очередной раз, потому что Таня трубку не брала. – Тебе наказание за распутство твое!

Думала, что он будет спорить и отбрехиваться, но в ответ Константин только заплакал.

Лечили Варю долго, и лечение никак не помогало. Когда понадобилась пересадка костного мозга, вся деревня поехала кровь на анализ сдавать. Ни Танечка, ни Константин в качестве доноров не подошли, а у Кузьминичны даже не стали брать анализ – в юности она в экспедицию в Африку ездила и подхватила там малярию.

Донора долго не могли найти, и все они уже отчаялись. Кузьминична уже и в церковь сходила, и воду заговоренную привозила, и врачу деньги предлагала, только бы без очереди Варе донора нашли. Врач ей объяснил, что дело не в очереди, а что сложно найти подходящего. Даже сводная сестра Тани по отцу из Волгограда приехала, чтобы анализ сдать, но и она не подошла.

Когда все уже отчаялись, случилось чудо. Танечка позвонила и, задыхаясь от радости, сообщила Кузьминичне:

— Мамочка, нашли донора! Девушка, молодая, журналистка. Идеальное совпадение по всем параметрам, врач сказал, что такое с не родственниками редко бывает. И она согласная, такая хорошая девушка!

Слово «журналистка» неприятно царапнуло Кузьминичну.

— И как ее зовут? – осторожно спросила она.

— Снежана, кажется. Красивая, как куколка! Она Варе подарки принесла, такая хорошая…

Сердце у Кузьминичны защемило. И как теперь сказать Танечке, что эта Снежана и есть разлучница? Придется молчать, и так хватает девочке, один удар за другим. А эта, посмотри-ка, какая самаритянка! И не постыдилась ведь в больницу к ним явиться!

Константину она все это высказала, а тот только мычал в ответ, что на все готов, лишь бы дочь спасти.

— Вы, мама, правы были, это мне наказание. Мне и ответ держать.

Что стояло за этими словами, Кузьминична поняла позже, когда Таню и Варю из больницы выписали. Привез их Константин, и Кузьминичне это не понравилось – нечему ему здесь делать, предателю этому. Улучив момент, когда его рядом не было, она спросила у дочери:

— И что он здесь делает?

Таня опустила глаза.

— Мама, он назад просится. Говорит, что раскаялся, что все осознал. Давай его простим? Я его так люблю!

— А как же краля его?

— Варе отец нужен. Я сама без папки росла, знаешь как это. Пусть хоть у нее нормальная семья будет.

Кузьминична вздохнула. Ну а что тут попишешь? Не в Варе даже дело было, видела она – любит его Танечка. И что только нашла в нем, непонятно!

С зятем Кузьминична поговорила строго.

— Если ты вздумаешь опять на два фронта…

— Не вздумаю, — перебил ее Константин. – Она сама меня выгнала. Как увидела Варю, так сказала, что нужно расстаться. Да я и сам уже… Там, понимаешь, в клетках люди живут. Дышать нечем. Она на работе все время, а если нет, то в ресторан меня тащит. А где я, и где ресторан? Не по Сеньке шапка, помечтал и будет. Мое место здесь, с Татьяной.

Это он хорошо сказал. И Кузьминична успокоилась.

И только потом, ночью, перед тем как погрузиться в сон, она подумала: случайно ли эта девица ей на пути попалась? Или судьба ее привела, чтобы спасти Варю, да Константину голову на место поставить…

источник