Маша помнила его так ясно, будто это было вчера – тот самый первый раз, когда она встретила маму Андрея. Елена Петровна… такая, знаешь, сразу располагающая к себе. Накрыла стол в их уютном саду, а там – сирень! Белая, пышная, как облако.
Машины любимые цветы. И вот, представь, Маша видит в этом саду невероятный, раскидистый куст, точь-в-точь такой, как у её родителей.
Ну, она, конечно, как завороженная, подбежала к этому чуду, чтобы хоть носиком ткнуться, вдохнуть этот пьянящий аромат.
И тут за спиной – такой мягкий, обволакивающий женский голос: «Я тоже их обожаю! Специально для тебя и устроила наше чаепитие здесь, в беседке, хотела порадовать».
Маша тогда аж подпрыгнула от неожиданности: «Ой, а… как вы догадались, что я люблю сирень?» А Елена Петровна улыбается так тепло: «Андрюша всё рассказал! Он так светится, когда о тебе говорит, Машенька».
Поставила поднос с чашками на стол и, знаешь, так по-свойски, обняла её: «Я – Елена Петровна. Но очень надеюсь, ты скоро будешь звать меня мамой». Маша тогда покраснела до кончиков ушей, но эта женщина ей сразу невероятно понравилась.
И ведь правда, потом они так часто встречались – втроем, с Андреем, или просто вдвоем с Еленой Петровной. Пили чай, болтали о книгах, делились какими-то своими секретиками.
Иногда к ним ненадолго присоединялся и отец Андрея, Егор Иванович, но он был такой, знаешь, молчун, больше слушал. А Елена Петровна… она так поддерживала их, особенно когда Машины родители вдруг встали в позу против свадьбы.
Маша, правда, никогда не рассказывала свекрови настоящую причину, почему её родители так невзлюбили будущего зятя.
«Доченька, – говорила мама Маши, утирая слезы, – пойми, мать Андрея – она же актриса!
Такие, как она, знаешь, как змеи, меняются, как только получают власть над невесткой». Но Маша… Маша просто не хотела верить. Ну как, скажи на милость, может так измениться человек, который стал ей почти второй матерью?
Свадьба была скромной. Родители Маши, как и обещали, демонстративно отказались помогать. И тогда Елена Петровна, вздохнув, взяла все расходы на себя, всё повторяла:
«Ну что вы, мы же теперь одна семья!» Ох, если бы Маша знала тогда, какой горькой насмешкой будут звучать эти слова всего через какое-то время…
И вот сейчас… Свекор и муж уже давно видели десятые сны в своих теплых кроватях, а Маша всё сидела на кухне, тупо уставившись на чашку с давно остывшим чаем.
Руки… руки до сих пор мелко дрожали после того унижения, которое ей пришлось пережить этим вечером.
Первая зарплата! Момент, которого она так ждала, о котором столько мечтала, превратился в сущий кошмар.
Перед глазами снова и снова, как в дурном кино, всплывала эта жуткая сцена: властные, цепкие руки свекрови, вырывающие деньги из её кошелька, этот презрительный, холодный взгляд и брошенные, как подачка, слова о каком-то там «семейном бюджете».
А ведь ещё несколько часов назад… Она буквально летела домой после работы, прижимая к груди сумочку, где лежала её первая, такая долгожданная зарплата! Сердце просто выпрыгивало от гордости.
Это же её, ЕЁ первые заработанные деньги! Ещё один шажок во взрослую, самостоятельную жизнь.
Она уже представляла, как купит Андрею ту самую рубашку, на которую он давно засматривался, как покажет всем, что она тоже, тоже может вносить свой вклад в семью. Поднимаясь по лестнице, Маша глупо улыбалась своим мыслям.
За дверью послышались голоса – семья, значит, собиралась к ужину. Она представляла, как обрадуется Андрей, как одобрительно закивает свекровь…
Но Елена Петровна встретила её уже в прихожей, и что-то в её взгляде, какое-то новое, незнакомое выражение, заставило Машу замереть на пороге, как вкопанную.
«Ну что, принесла?» – в голосе свекрови прорезались такие стальные, металлические нотки, каких Маша раньше никогда не слышала.
«Да, я сегодня получила первую зарплату!»
– Маша изо всех сил пыталась сохранить радостный, беззаботный тон, но голос, предатель, предательски дрогнул.
«Давай сюда», – Елена Петровна протянула руку, как будто это было само собой разумеющееся. – «В нашей семье все деньги – общие».
Маша растерянно, почти инстинктивно, прижала сумочку к груди: «Но… я хотела…»
«Что значит «ты хотела»?» – свекровь шагнула ближе, и от неё повеяло таким холодом.
– «У нас такого нет – «свои деньги». Все деньги – семейные. Или ты не считаешь себя частью семьи?»
В дверях кухни появился Андрей. Маша метнула на него взгляд, полный отчаяния и немой мольбы о поддержке. Но муж… муж просто отвёл глаза, сделал вид, что поправляет какую-то дурацкую картину на стене.
Его щёки предательски залились красными пятнами – тот самый признак стыда, который Маша уже, к своему горю, научилась распознавать.
И тут же в мыслях, как укол, мелькнула недавняя ситуация: свекровь, пока невестка бегала в магазин, взяла и выбросила её любимую шкатулку. Бабушкин подарок! «Старый хлам не нужен в моём доме», – бросила тогда Елена Петровна, как ни в чём не бывало.
«Елена Петровна, я просто думала… ведь это первая…» – начала было Маша, но свекровь уже резким движением выхватила сумочку из её ослабевших рук.
«Думала она!» – фыркнула свекровь, доставая конверт с зарплатой.
– «Ты в моём доме живёшь, мой сын тебя кормит, а ты ещё что-то там думать вздумала! Вот именно поэтому я и говорю: молодёжь нужно учить семейной жизни! Они же ничегошеньки не смыслят, словно котята слепые!»
Каждое слово било, как хлыстом по лицу. Маша стояла, парализованная унижением, и смотрела, как чужие, бесцеремонные руки пересчитывают её, её первые, честно заработанные деньги. В горле стоял тугой ком, а в висках стучала кровь.
Свёкор на кухне, как бы невзначай, демонстративно загремел посудой, делая вид, что абсолютно ничего не слышит. Ну да, как он делал уже лет тридцать, наверное.
«Ну, неплохо для начала», – процедила Елена Петровна, пряча конверт в карман своего неизменного халата. – «Теперь марш на кухню, ужин стынет».
Маша медленно, как во сне, сняла куртку. Она чувствовала, как внутри что-то хрустнуло, надломилось.
Взглянула на своё отражение в зеркале в прихожей: бледное, испуганное лицо, дрожащие губы, а в глазах – слёзы. Но за этими слезами, где-то в самой глубине, уже зарождалось что-то ещё. Что-то твёрдое, как сталь. Решимость.
В ту ночь она почти не спала. Сначала просто лежала, глядя в потолок, и слушала ровное, безмятежное дыхание Андрея рядом. Сон не шёл. А в голове, как навязчивая пластинка, крутились воспоминания.
Как всего год назад они строили планы, мечтали о совместной жизни… Как свекровь, эта самая Елена Петровна, обещала быть ей второй матерью… Вспоминала, как её собственные родители, её мама, умоляли не спешить со свадьбой, предупреждали…
Перед глазами стояло заплаканное лицо матери, и теперь, только теперь, до неё дошло – мама была права. Ох, как же она была права!
В какой-то момент она встала и прошла на кухню. Налила себе чаю, который так и не выпила, и, погрузившись в какую-то странную прострацию, просидела так, размышляя, до самого утра. А к утру… к утру план был готов.
Жестокий, может быть, но необходимый. Маша знала: завтрак станет поворотным моментом в их жизни. Либо она вернёт себе достоинство, либо… Впрочем, об этом втором «либо» она старалась даже не думать.
Ровно в шесть утра Маша уже была на ногах и колдовала на кухне. Завтрак сегодня должен был быть особенным.
На столе, как по волшебству, появились любимые блюда свекрови: румяные блинчики с красной икрой (той самой, на которую та никогда не жалела «общих» денег), ароматный, свежесваренный кофе… Маша даже достала праздничную скатерть – ту самую, дорогущую, которую Елена Петровна привезла из Италии, разумеется, тоже «на деньги из семейного бюджета».
Когда семья начала потихоньку собираться к столу, свекровь, окинув накрытый стол хозяйским взглядом, довольно улыбнулась: «Ну, наконец-то ты научилась угождать семье! А то всё своевольничала, всё по-своему норовила сделать».
Маша, стараясь изо всех сил сохранять внешнее спокойствие, села во главе стола. Руки её, правда, предательски дрожали под скатертью, но голос… голос оставался на удивление твёрдым.
«Приятного аппетита», – произнесла она с лёгкой, почти незаметной улыбкой.
Все уже потянулись было к тарелкам, но Маша подняла руку: «Только, прежде чем мы начнём… У меня есть небольшое объявление.
Я тут, знаете ли, на досуге тщательно изучила все траты нашей семьи за последний месяц. Раз уж у нас всё общее, то давайте-ка вместе и разберёмся, кто и на что это «общее» тратит».
Свекровь аж побледнела. Её рука с вилкой так и замерла в воздухе.
Маша, невозмутимо открыв блокнот, начала читать, чётко и ясно, как диктор на радио:
«Итак, ваша норковая шуба, Елена Петровна… хм, это примерно три моих месячных зарплаты. Ваши еженедельные походы в спа-салон – это ещё одна моя зарплата. Комплект золотых украшений, который вы так удачно приобрели на прошлой неделе, – это, смею заметить, ещё две моих зарплаты.
А, да! Давайте не забудем про увлекательный тур в Италию, запланированный на следующий месяц. Это… ну, сущие пустяки, всего лишь ещё четыре моих зарплаты».
Андрей, кажется, впервые за долгое время по-настоящему посмотрел матери в глаза.
«Я тут всё подсчитала, – продолжала Маша, не меняя тона, – получается, что только за последний месяц вы, Елена Петровна, потратили на себя любимую сумму, равную, по самым скромным подсчётам, десяти моим зарплатам. И всё это, заметьте, из нашего «общего» бюджета».
«Да как ты смеешь?!» – Елена Петровна сидела, хлопая глазами, явно не ожидавшая такой наглости от «тихой» невестки. Ноздри её гневно раздувались. – «Я в этом доме тридцать лет прожила!..»
«А теперь, – Маша перелистнула страницу в блокноте, – давайте посмотрим на поступления в этот самый «общий» бюджет. Зарплата свёкра – вся, до копеечки, идёт в семью. Андрей – тоже отдаёт всё, что зарабатывает. Я, как мы выяснили вчера, теперь тоже должна отдавать всю свою зарплату до последней копейки. А вот ваши доходы, Елена Петровна, от сдачи тех двух квартир, что вам от бабушки достались… они почему-то лежат на вашем отдельном счёте и в «общий» бюджет, как я погляжу, совсем не попадают. Интересно, правда?»
Свёкор удивлённо посмотрел на жену. Кажется, он и не знал про эти квартиры. Или делал вид, что не знал.
«Откуда ты…» – начала было свекровь, задыхаясь от возмущения, но Маша спокойно её перебила:
«Значит, получается такая интересная картина: все деньги – в «общий котёл». В котёл, из которого вы, Елена Петровна, черпаете полной ложкой, не стесняясь. А остальные члены семьи, значит, должны просить у вас разрешения на каждую, даже самую мелкую, покупку? Так, по-вашему, выглядит «общий бюджет»?»
«Да как ты смеешь, неблагодарная?!» – Елена Петровна вскочила, чуть не опрокинув чашку с кофе. – «Мы тебя в семью приняли, обогрели, а ты!..»
«А я что? – Маша почувствовала, как внутри неё поднимается горячая волна долго сдерживаемого гнева. – Я просто напомнила вам, что общий бюджет – это когда он ОБЩИЙ для всех. А не только для вас. Или вы сами уже забыли, как учили меня этим самым «семейным ценностям»?»
Свёкор вдруг закашлялся, пряча хитрую улыбку в салфетку. Кажется, за все тридцать лет их брака он впервые видел, чтобы кто-то осмелился так открыто противостоять его всемогущей жене.
«А теперь, – Маша тоже встала, её голос обрёл новую силу, – я хочу сообщить вам ещё кое-что. Я ухожу».
Пауза повисла в воздухе, тяжёлая, как камень.
«Не навсегда, – добавила она чуть мягче. – Может быть, когда-нибудь что-то изменится… Андрей, – она повернулась к мужу, и в глазах её блеснули слёзы, – я люблю тебя. Слышишь? Всё ещё люблю. Но я не могу… я просто не могу больше жить в этой золотой клетке. Когда будешь готов стать настоящим мужчиной, готовым защищать свою семью – свою настоящую семью, – ты знаешь, где меня найти».
Она положила на стол конверт. «Здесь копии всех чеков и выписки с карт за последний месяц. Можете изучить на досуге, когда будете размышлять о том, что же на самом деле значит «семейный бюджет»».
Маша вышла из-за стола, взяла заранее приготовленную небольшую сумку и, не оглядываясь, направилась к выходу.
Уже в прихожей её догнал Андрей. Его всего трясло.
«Маша… постой! Ты… ты права! Во всём права! Я… Господи, каким же я был трусом всё это время! Я же всё видел, Машенька, видел, как она измывается над тобой, но… боялся ей перечить. Прости меня, если сможешь! Умоляю, дай мне шанс всё исправить!»
Впервые за многие месяцы в его глазах появилась не растерянность, а настоящая, твёрдая решимость. Маша почувствовала, как к горлу снова подступают слёзы.
«Мама! – Андрей резко повернулся к свекрови, застывшей в дверях кухни, словно соляной столп. – С этого дня мы с Машей будем жить отдельно. И распоряжаться своими деньгами мы будем сами. И если ты… если ты не научишься уважать мою жену, ты потеряешь сына. Поняла?»
Елена Петровна только охнула и медленно осела на стул. Кажется, впервые в жизни она увидела, как её тихий, послушный сын проявил себя как настоящий мужчина.
Прошёл год. В новой, светлой квартире Маши и Андрея готовился семейный ужин. Елена Петровна, немного суетливо, но с явным желанием, помогала невестке накрывать на стол. Долго молчала, а потом, как-то очень тихо, почти шёпотом, произнесла:
«Помнишь… помнишь тот день, когда мы впервые встретились? Сирень тогда так цвела…»
Маша замерла, с замиранием сердца ожидая, что будет дальше.
«Прости меня, дочка», – голос свекрови предательски дрогнул. – «Власть… и эта проклятая жадность… они словно туманом мне разум затмили. Я же чуть сына не потеряла… и тебя. А ты ведь мне действительно была как дочь… Ты… ты преподала мне такой важный урок, Машенька. Спасибо тебе. Спасибо, что вернула мне сына. Настоящего сына».
Маша молча обняла свекровь, чувствуя, как по её собственным щекам тоже текут слёзы.
В открытое окно доносился тонкий, пьянящий аромат сирени – Андрей, как и обещал, посадил под их окнами молодой кустик. Как символ новой жизни.
Иногда, знаешь, нужно потерять что-то очень ценное, чтобы по-настоящему понять его истинную цену. И иногда… иногда нужна смелость всего одного человека, чтобы изменить к лучшему целую семью.
Как же легко разрушить мечты ради чужих ошибок!
Она словно воскресла, сжигая страхи и стереотипы.
Неужели угроза удара ниже пояса — это всё, что может предложить свекровь?
Свобода, о которой она мечтала, наконец-то стала реальностью.
Играть в схватку с умной женщиной — значит, однозначно потерять.
Семейные тайны расплетаются, словно запутанный клубок.