«Не смей просить прощения! Для этого уже слишком поздно» — Тамара кричит мужу, который вернулся после двух лет отсутствия

— Можно войти?

Тамара стояла в дверном проёме, и слова застряли в горле. На пороге её квартиры находился Игорь — «её муж», который ушёл два года назад с той же самой спортивной сумкой, что сейчас держал в руках.

— Я… — она замялась. — Что ты здесь делаешь?

Он заметно постарел. Поседел на висках, похудел — джинсы стали слишком свободными. Взгляд усталый и полон вины.

— Мне нужно поговорить.

— Поговорить? — Тамара отступила в сторону, позволяя ему пройти в прихожую. — Два года, Игорь! Два проклятых года!

***

Ноябрь 2022-го. Дождь стучал по окну, как и сегодня. Игорь укладывал в сумку рубашки, носки, бритву.

— Мне нужно время подумать, — сказал он тогда, не поднимая глаз.

— О чём думать?! — кричала Тамара. — О детях? О семье? О том, что мы были вместе семнадцать лет?!

— Мне здесь душно. Мне сорок пять, а чувствую себя стариком.

Алексей был четырнадцати, Кате — десять. Они сидели в своих комнатах, делая вид, что не слышат, как рушится их мир.

— Папа уехал в командировку, — солгала Тамара детям на следующий день. Потом — через неделю, месяц… Пока Алексей не сказал сам: «Мам, хватит врать. Мы не дураки».

Первый год прошёл в ожидании. Телефон звонил — сердце подскакивало. Кто-то стучал в дверь — она мчалась открывать, думая: «Вернулся! Проснулся!». Даже когда подали на развод, ещё продолжала надеяться…

Второй год был тише. Тамара научилась чинить кран, менять лампочки, объяснять сыну, почему мужчины покидают семьи. Привыкла засыпать в пустой постели и сдерживаться, чтобы не плакать.

Работа в магазине помогала — восемь часов у кассы, когда не нужно думать ни о чём, кроме штрих-кодов и сдачи. Покупательницы жаловались: «Муж опять напился», «Свекровь достала», «Денег не хватает»… А Тамара думала: «По крайней мере, у вас есть мужья».

***

— Папа? — Катя выглянула из комнаты с учебником в руках.

За два года она выросла, стала похожа на подростка. Глаза стали серьёзными, не детскими уже.

— Привет, малыш, — Игорь сделал шаг к ней, но дочь отодвинулась назад.

— Ты надолго? — спросила она, словно разговаривала с дальним знакомым.

— Я… хочу поговорить с мамой.

Алексей выглянул из своей комнаты, бросил отцу оценивающий взгляд:

— А, ты вернулся. — И захлопнул дверь.,В квартире воцарилась тишина. Однако это была не та спокойная, умиротворённая тишина, к которой Тамара привыкла за последние два года. Она была острой и неловкой.

— Пойдём на кухню, — предложил Игорь.

Та же самая кухня. Те же обои, которые когда-то они вместе наклеивали. Но теперь на холодильнике красовались детские рисунки, которые он не видел, расписание занятий и кружков, а также расписание работы мамы… «Жизнь, которая текла без его участия».

Тамара автоматично поставила чайник на плиту. Её руки дрожали — от злости или от волнения?

— Как у тебя дела? — обратился он к ней.

— Живём, — ответила она.

— Тамара, я…

— Где ты пропадал?

Игорь провёл руками по лицу — этот приём был ему привычен, и она это хорошо запомнила.

— Снимал квартиру в Кременчуге. Сначала работал на стройке, потом охранником.

— Много думал.

— И к чему пришёл?

— К выводу, что был глупцом.

Тамара усмехнулась — горькой улыбкой, без капли радости:

— Нужно было два года, чтобы осознать это?

***

Он говорил, а она слушала, поражаясь: неужели этот мягкий, растерянный мужчина — именно тот Игорь, который когда-то бросал в её сторону слова «задыхаюсь», «умираю в рутине»?

— Я чувствовал, — рассказывал он, — что жизнь уходит мимо меня. Работа, дом, снова работа, снова дом… Дети требуют денег, ты всё время уставшая, раздражённая. Я просыпался и думал: всё, конец, я стал биороботом.

— А сейчас?

— Сейчас я просыпаюсь в пустой комнате и понимаю: «жизнь — это не приключения». Жизнь — это дом. Семья. — Он посмотрел на неё с мольбой. — Ты.

Чайник закипел. Тамара заварила чай — два стакана, как раньше. Хотя привычки уже не было… Оставалась лишь «память».

— Тамара, возможно ли вернуть всё назад?

Она долго молчала. Глядя на этого мужчину, которого любила семнадцать лет. С которым рожала детей, клеила обои, ездили вместе к свекрови на дачу, спорили из-за денег и мирились по ночам…,— Знаешь, что пугает больше всего? — тихо произнесла она. — Не то, что ты ушёл. А то, что я «привыкла».

— К чему именно? — озадаченно спросил он.

— К тому, что справляюсь сама. Что не жду, когда ты вернёшься с работы злой и уставший. Что не готовлю еду на четверых. Что не слышу твоё храпение… — Чай обжёг ей губы. — Я привыкла к «тишине».

***

Выражение лица Игоря изменилось — он понял. Осознал, что случилось то, чего он не ожидал: она не ждала. Она «жила».

— Но дети…

— Дети выросли без тебя! — голос её срывался на крик.

— Алексей теперь считает, что все мужчины — предатели. А Катя перестала спрашивать о тебе уже полгода назад!

— Я всё исправлю…

— Исправишь?! — Тамара вскочила, подошла к окну. За стеклом — тот же двор, те же скамейки. Только она уже другая.

— Знаешь, чем я занималась эти два года? Работала с утра до ночи, чтобы одной оплачивать квартиру. Сидела с Катей в больнице, когда у неё был аппендицит. Ходила в школу к Алексею, когда он подрался. Всё — одна. Совсем одна.

— Прости меня…

— Не смей! — обратилась она к нему. — Не смей просить прощения! Для этого уже слишком поздно!

В её глазах стояли слёзы — не от жалости, а от ярости. Ярости на упущенное время, на детские слёзы, на бессонные ночи.

— И ещё знаешь что? — голос стал спокойнее, но от этого ещё более грозным. — Я поняла, что могу жить одна. И мне это нравится.

***

Кульминация наступила внезапно. Игорь поднялся, протянул к ней руки:

— Тамара, дай мне шанс! Я изменился, пойми? Я больше не тот эгоист…

— НЕТ! — закричала она так громко, что в соседней комнате дети замолчали.

— Ты ничего не понял! Ты думаешь, можно прийти обратно и сказать: «Извините, ошибочка вышла»?

Слёзы наконец хлынули — горячие, солёные, давно ожидаемые.

— Ты представляешь, как Катя плакала первые месяцы? Как Алексей спрашивал: «Мам, это из-за меня папа ушёл?» Знаешь, как мне было страшно ночами? Одной, с двумя детьми, без денег?

— Тамара…,— Я выдержала! — стучала кулаками по его груди. — Я справилась! Мы справились! Без тебя!

Он обнял её, прижимая к себе. Запах был непривычным — чужой одеколон, чужая жизнь.

— Отпусти… — тихо просила она. — Отпусти меня…

Но не вырываться собиралась. Стояла в его объятиях и плакала — за всё: за боль, за одиночество, за «потерянную любовь».

***

Развязка наступила внезапно, словно обрыв.

Тамара отталкивала его, вытирала лицо рукавом халата.

— Можешь остаться, — сказала спокойно. — На диване в гостиной. Пока не найдёшь квартиру. Дети должны видеть отца.

— А мы? — с хрипотцой спросил он.

— Нас нет, Игорь. Есть ты, есть я, есть дети. Но нас, той семьи, больше нет.

Он кивнул, наконец осознав. Слишком поздно, но осознав.

— Завтра поговорим о детях, — продолжила Тамара деловито. — И о выплатах за два прошедших года.

— Тамара…

— Что?

— Я действительно думал, что ты подождёшь.

Она остановилась в дверях кухни, не оборачиваясь:

— Я и ждала. Полтора года. А потом поняла: ждала не тебя. Ждала, когда сумею жить без тебя.

***

Игорь остался сидеть один на кухне. Слышал, как за стеной Тамара разговаривает с детьми тихо, спокойно объясняя.

Он осмотрел знакомую кухню. Та же плита, на которой она готовила ему завтраки. Тот же стол, за которым они планировали отпуска. Но теперь здесь была «её» жизнь — без него.

В прихожей стояла его сумка с теми же вещами, что он взял два года назад. Тогда думал — уходит искать себя. А нашёл что? Пустоту. Одиночество. Понимание того, что потерял.

Тамара была права. Их больше не было. Оставалась женщина, которая научилась быть сильной. И мужчина, который слишком поздно понял: «дом — это не тюрьма».

Дом — это то, что теряешь, пытаясь от него убежать.