— Лиза, веди себя потише, ты же понимаешь… Ох, горе мне луковое! Ну за что мне такое наказание, а не дочь?! Вот скажи на милость, о чём твоя мать думает, а?!
Соня, сосредоточенно наморщив лобик, подняла вверх указательный пальчик и важно произнесла:
— Маме нужно устраивать личную жизнь! Это я точно знаю!
Наталья Михайловна аж задохнулась от возмущения. Тяжело было сдержаться, честное слово, чтобы не отшлёпать эту маленькую всезнайку.
— Так, серьёзно с тобой сейчас поговорю! Где ты только слов таких понабралась, умница ты моя?!
— Я от бабы Маши из второго подъезда слышала, — не моргнув глазом, ответила Лиза. — Слышала, да!
— Слышала она! А то, что бабушке, то есть мне, на работу бежать надо, твоя мама не подумала, интересно?!
Лиза неожиданно остановилась и серьёзно, не по-детски, посмотрела на неё снизу вверх.
— Бабуль… Ну, если вот так сразу обо всём на свете помнить, то голова же может просто взять и лопнуть! Как воздушный шарик! Ну, как там всё одновременно поместится, скажи? Ты же должна понимать, ты же взрослая! Вот, например, если я думаю о своей лучшей подружке Таньке, то я уже больше ни о ком другом думать не могу. Потому что Танька – она такая… толстая! И в голове у меня для других уже места не остаётся!
Наталья Михайловна от такого неожиданного заявления даже пополам согнулась от смеха. Ох, Лиза, Лиза…
— Лис, ну как у тебя это так получается, а? Вот на совершенно ровном месте столько всего нагородить, что за один раз и не увезёшь! Талант!
Лиза недоумённо уставилась на неё, и бабушка внутренне похолодела, испугавшись, что сейчас начнутся долгие и обстоятельные рассуждения на тему «нагородить» и «не увезёшь». Но, слава богу, на этот раз обошлось.
***
Дочка Натальи Михайловны, Тоня, была, в общем-то, неплохим человеком. Добрым, отзывчивым. Только вот с личной жизнью ей как-то катастрофически не везло.
Будто кто сглазил. Такое ощущение, что её безграничной добротой все вокруг только и пользовались, а сама-то она просто мечтала о самом обыкновенном, тихом человеческом счастье – о семье, о детях, об уютном доме, где пахнет пирогами…
Лиза осталась дочке как живое напоминание о её первой, такой яркой и такой короткой любви. Ну, как уж потом, со временем, поняла Наталья Михайловна, это только её Тонечка думала, что у них там была настоящая, неземная любовь.
А у того молодого человека, как оказалось, были совсем другие мысли и планы на жизнь.
И он благополучно смылся в неизвестном направлении, не оставив после себя ни адреса, ни телефона, ни даже фамилии.
Как ветром сдуло. И, конечно, Тоня знать не знала, где он живёт, кто его родители, да и вообще, существует ли он на самом деле.
Наталья Михайловна тяжело вздохнула. Что ж, придётся, видимо, отложить свой долгожданный отдых на потом, на неопределённое «когда-нибудь». И снова идти искать подработку к своей и без того мизерной пенсии. Чтобы у внучки – или у внука, кто там родится – всё было не хуже, чем у других детей.
Тоня тоже работала, не покладая рук, так что поначалу всё шло более-менее гладко. Жили, конечно, не шиковали, но на самое необходимое хватало.
А потом… потом Тоню как подменили. Стала какая-то задумчивая, рассеянная, всё время витала где-то в облаках. И вот однажды возвращается дочка с работы – сама не своя, какая-то вся на нервах, глаза блестят.
— Тонь, скажи мне честно, что происходит? А то я уже волноваться начинаю.
— Мам, да чего ты взяла? Ничего такого особенного не происходит, всё как обычно.
— А то, конечно! Я ж не мать тебе родная, ничего не вижу, ничего не замечаю! – обиженно поджала губы Наталья Михайловна.
Тоня вздохнула, села рядом на диван.
— Мам… Мне кажется, я… я влюбилась. По уши.
— Вот как! — Наталья Михайловна даже привстала от неожиданности. — И кто же он, этот таинственный принц? Рассказывай!
Тоня смущённо пожала плечами.
— Ну… человек. Хороший.
Потом, видимо, поняв, о чём именно спрашивает мать, поспешила добавить:
— Он работает в офисе напротив нашего. Начальником отдела. Мы с ним немного знакомы, но так… шапочно. Здороваемся при встрече, иногда парой слов перекидываемся.
— Женат? Дети есть? – допытывалась Наталья Михайловна.
— Нет, мам, ты что! Он вдовец. Давно уже.
— Тогда я вообще ничего не понимаю! Чего ты такая нервная, как будто на иголках сидишь? Радоваться надо!
— Мам… — Тоня опустила голову. — Он… он не знает, что у меня есть Лиза. Я сначала как-то промолчала, ну, не подумала, что это так важно, что это как-то всплывёт… Мы же просто общались, иногда попадали в кафе за один столик во время обеденного перерыва, но так ведь все делают, это же ничего не значит… А потом… потом как-то случая подходящего всё не представлялось, чтобы рассказать. А ещё потом… Ну, в общем, как теперь ни скажи, всё будет выглядеть так, будто я его обманула с самого начала! Представляешь?
Наталья Михайловна присела рядом, обняла дочь за плечи.
— Да уж… Это, конечно, очень плохо, доченька. Очень. Отношения, которые начинаются с обмана, с недомолвок, никак не могут стать крепкими и счастливыми в дальнейшем. Это проверенный факт, горький, но факт. И что же ты теперь думаешь делать?
— Мам, я не знаю… Я в полной растерянности. Нужно всё ему рассказать, как можно быстрее, я это понимаю. Но… он купил две путёвки. На море. На две недели.
Наталья Михайловна медленно встала.
— Две путёвки, говоришь?.. И как же совесть у тебя потом будет спокойна, а? Сама будешь на солнышке нежиться, а Лиза тут, в душном городе, всё лето тухнуть будет? Да и потом, ты же знаешь, что я работаю, у меня отпуск только через месяц. Так что ребёнка тебе оставить будет просто не с кем. Нет, дочка, так дело не пойдёт. Если любит тебя по-настоящему – примет и Лизу. А если нет – то и не нужен тебе такой мужчина. Скатертью дорога.
Утром Наталья Михайловна отлучилась ненадолго в магазин, купить хлеба и молока. А когда вернулась – Тони уже не было.
На столе лежала коротенькая записка: «Прости, мамуль! Мы всего на пару неделек! А у тебя ведь осталось всего две смены до отпуска, ты же справишься! Я обязательно в поездке всё ему расскажу, честное слово! Люблю! Целую!»
Если бы эта непутёвая дочка попалась ей сейчас под горячую руку, Наталья Михайловна, скорее всего, вытряхнула бы из неё всю душу! Это же надо такое удумать!
До больницы, где Наталья Михайловна подрабатывала санитаркой, они с Лизой дошли достаточно быстро.
Главное – продержаться как-нибудь часов до девяти вечера, до конца смены. А потом Наташа уложит Лизу спать у себя в каморке – у них там даже старенький, списанный телевизор стоял, который, на удивление, ещё вполне прилично показывал.
Они с Лизой иногда и рады были – вечерком, после ужина, какой-нибудь сериальчик посмотреть или мультики. Ну, сегодня это, конечно, будут только мультфильмы, но тоже не страшно. Лиза чувствовала себя здесь почти как дома, без всяких лишних укачиваний и уговоров.
К тому же сегодня у заведующего отделением был выходной, а обычные доктора – они же тоже люди, нормальные, понимающие. Если и увидят случайно внучку – ничего страшного не случится, не донесут.
— Так, Лизавета, будь здесь, как мышка, — строго наказала Наталья Михайловна, усаживая внучку на старенький диванчик в своей каморке. — Смотри мультики, кушай, что я тебе оставила. Туалет я тебе показала. По коридорам не шляйся, поняла? Если тебя кто-нибудь из начальства увидит – это всё, меня сразу же с работы выгонят, без разговоров!
— Бабушка, ну я же уже не маленькая! — обиженно надула губки Лиза. — Ты мне всё объясняешь, как будто мне три года!
Наталья Михайловна вздохнула. Ну да, шесть лет – это, конечно, очень даже взрослый возраст. Куда уж взрослее.
Наталья Михайловна принялась натирать полы – прямо от своей каморки и дальше по коридору. Пару раз заглядывала к Лизе – та увлечённо смотрела мультики и с аппетитом хрустела чипсами, которые бабушка припасла для неё с утра.
«Ну, наверное, и правда понимает, что нельзя бабушке мешать, когда она работает», — с облегчением подумала Наталья Михайловна и пошла мыть другое крыло отделения.
— О, Ивановна, привет! Какими судьбами?
Женщина в таком же синем халате, как у Натальи Михайловны, обернулась на голос.
— А, привет, Сергеевна! Да вот, попросили сегодня подежурить в приёмном, там кто-то из наших заболел внезапно.
— А, ну понятно. Молодец, что выручаешь. Что новенького у вас тут?
— Да ничего такого особенного… Хотя… Помнишь, у нас тут вип-палата есть, на втором этаже? Ну, где богатеи лежат.
— Помню, конечно, как не помнить. А что там?
— Ребёнок там лежит, мальчик маленький. Слышала, наверное?
— Ну да, краем уха слышала. Говорят, тяжёлый. А что с ним?
— Врач сегодня на обходе сказал, что если в ближайшие пару дней ничего не поменяется к лучшему, то будут его переводить в психиатрическую клинику. Совсем плох пацан.
— Ох ты, господи! Да что ж такое! Там же мальчонка совсем ещё, лет восемь, по-моему, не больше?
— Ну да, где-то так. И всё плачет, и плачет, и почти ничего не ест. Папка его сам чуть не ревёт, всё время возле него сидит, с рук не спускает. Это уж два месяца почти прошло после той аварии, как мать-то его погибла. У него самого уже и раны все зажили, а видишь, как оно обернулось… Душа болит.
— Да, жалко мальчишку, до слёз жалко. А что ж отец-то? Он же, говорят, богатый, денег у него куры не клюют. Позволяет, чтобы сына в психушку упекли? Он же может оплатить эту вип-палату хоть до конца жизни!
— Да не в этом же дело, Михайловна, ты что! Отец-то как раз и хочет, чтобы мальчику помогли по-настоящему, чтобы он поправился. Это для него сейчас самое главное. И если ему смогут помочь там, в той клинике, а не тут, то он и там ему вип-палату снимет, не поскупится. Лишь бы толк был.
— Ох, жалко-то как их всех! Ещё бы! И она-то, мамочка его, совсем ведь молоденькая была, жить да жить…
Женщины постояли ещё пару минут, повздыхали, посочувствовали, и пошли каждая по своим делам.
Про этого мальчика и его трагедию знали все в больнице. Их привезли сюда прямо с места аварии – его и маму. Машину на скользкой дороге занесло, то ли колесо лопнуло на полном ходу, то ли ещё что-то случилось – теперь уже и не разберёшь.
Мать, когда поняла, что столкновения не избежать, каким-то чудом, нечеловеческим усилием, успела вывернуть руль так, чтобы подставить под удар свой бок, свою сторону машины.
Водители, которые ехали сзади и всё видели, потом в один голос говорили, что не каждый бы опытный шофёр так сумел среагировать в такой критической ситуации. Настоящий подвиг совершила.
В общем, её только до больницы и успели довезти… Там она и… того… скончалась. Не приходя в сознание.
Смерть матери стала для маленького Вани огромным, страшным, непостижимым шоком. Отец разрывался между безутешным горем по любимой жене и отчаянием за сына, который на глазах превращался в живую мумию – не говорил, не ел, ни на что не реагировал.
Наталья Михайловна, закончив с уборкой, перемыла все полы и быстрым, почти бегом, направилась к своей каморке. В душе теплилась слабая надежда, что Лиза, набегавшись за день, уже давно уснула. Она осторожно, стараясь не скрипнуть, приоткрыла дверь…
Мультфильмы, которые она оставила включёнными, давно закончились. На экране какое-то взрослое, скучное кино. А вот Лизы… Лизы нигде не было.
Неужели спряталась от неё, шалунья, решила поиграть в прятки? Но в ответ на её тихое «Лиза, ты где?» – только тишина. В туалет, может, пошла?
Наталья Михайловна кинулась по коридору. Дверь до туалета была всего в десяти метрах, но и там, в пустом, гулком помещении, никого не оказалось. Вот тут-то у неё и защемило сердце от дурного предчувствия. Конечно, это больница, тут вроде бы никаких хулиганов и маньяков быть не должно. Но это же больница! И здесь, как ни крути, куча всяких других опасностей – открытые окна, лестницы, какие-нибудь работающие аппараты… Мало ли что!
Наталья Михайловна понимала: отбой в палатах был уже давно, все пациенты спят, и громко звать Лизу сейчас никак нельзя. Придётся просто прислушиваться. Её внучку, слава богу, и в полной тишине можно было отыскать без особого труда, потому что молчать Лиза просто физически не умела.
Женщина медленно, на цыпочках, шла по тускло освещённому коридору, у каждой палаты приостанавливаясь, затаив дыхание. Но везде была тишина, только мерное сопение спящих. Господи, ну куда она могла подеваться, эта непоседа?!
И тут она услышала тихий, негромкий разговор. Точно! Это был голос её внучки! А доносился он… доносился он из той самой вип-палаты, как раз из той, про которую они не так давно говорили с Сергеевной.
Вот теперь Наталья Михайловна испугалась по-настоящему. И не потому, что её могли уволить с работы за такое ЧП. А потому, что Лиза… Лиза слишком много говорит, у неё рот просто не закрывается. А тот мальчик, Ваня… он ведь весь в себе, весь в своём горе, как в коконе. Как бы от этой неуёмной болтовни внучки ему хуже не стало!
Она очень-очень тихонько, стараясь не издать ни единого звука, приоткрыла дверь в палату. И сразу увидела их. Лиза сидела на краешке огромной больничной кровати, рядом с мальчиком, и они о чём-то увлечённо, оживлённо беседовали. При этом и один, и второй с аппетитом грызли большие красные яблоки.
Наталья Михайловна уже набрала в лёгкие побольше воздуха, чтобы грозно позвать Лизу, но тут из палаты кто-то бесшумно шагнул ей навстречу и буквально оттеснил от двери. Дверь тут же тихонько закрылась. А перед ней стоял высокий, широкоплечий мужчина. Он внимательно, изучающе смотрел на неё, а у неё от страха и неожиданности подгибались ноги.
Это же он! Тот самый отец! Тот, которого так сильно все боялись в больнице, потому что денег у него было столько, что он мог, если захочет, купить всю их больницу со всеми потрохами!
Он вдруг улыбнулся, и его стальной, холодный взгляд неожиданно потеплел.
— Здравствуйте. Вы, наверное, бабушка той самой Лизы, которая, когда её сейчас найдут, будет долго и мучительно замучена нудными лекциями о правилах поведения в общественных местах?
Наталья Михайловна, собиравшаяся было оправдываться, извиняться, каяться, вдруг неожиданно для самой себя выпалила в сердцах:
— Надаю я ей сейчас по мягкому месту, этой болтушке непослушной! Ну сказано же было – сидеть на месте, ждать меня! Никакого сладу с ней нет!
— Да погодите вы, не ругайтесь сразу, — остановил её мужчина. — Мы можем присесть на минутку? Тут, на диванчике в коридоре.
Мужчину звали Марк.
— Понимаете, — начал он, когда они присели, — Ванька мой давно уже ни на что и ни на кого не реагирует. Совсем. А тут ваша Лиза… То ли она дверью ошиблась, то ли просто из любопытства посмотреть хотела, что там такое в палате с таким мудрёным названием – «вип». В общем, она меня сначала и не заметила, я дремал в кресле. И сразу же, с порога, стала задавать вопросы Ване.
А он, по привычке, посмотрел на меня – просить разрешения ответить. Я же сделал вид, что сплю, не вмешиваюсь. И он… он ответил ей. На один вопрос, потом на второй… Потом Лиза спросила, что он тут вообще делает, почему в больнице. И мой сын… он впервые после аварии вообще заговорил, коснулся этой темы.
И Лиза как-то очень просто, очень плавно и по-детски убедила его в том, что маму, конечно, очень-очень жалко, но она, Лиза, даже немного завидует ему. Потому что у него мама была, и он может её вспоминать, рассказывать о ней. А вот у неё, у Лизы, папы нет совсем, никогда не было, и вспоминать ей, получается, некого.
Представляете? Не прошло и пяти минут, как они уже болтали без умолку, как будто сто лет знакомы! А когда Лиза увидела на тумбочке яблоки, Ванька сам предложил ей. А она сказала, что одной есть скучно, надо обязательно поделиться. Да… понимаете, ваша внучка, эта маленькая пигалица, сделала за пять минут больше, чем все наши хвалёные врачи и психологи за два месяца!
Наталья Михайловна машинально погладила по руке этого молодого, красивого, но такого несчастного мужчину.
— Всё будет хорошо, — тихо сказала она. — Обязательно будет. Но сейчас уже поздно, нам с Лизой пора домой. Мы с ней завтра тоже придём на работу, и я могу отпустить её к Ване пораньше, если хотите.
Ванька, услышав, что Лизе пора уходить, на удивление легко согласился, что пора спать, и что Лиза придёт к нему завтра.
— Точно придёшь? Не обманешь? — спросил он серьёзно.
— Ага! — кивнула Лиза. — Только ты это… поешь днём нормально, хорошо? А то я завтра дженгу принесу, играть будем, а ты вон какой – качаешься весь, как былинка на ветру!
— Да я всё съем, что принесут, не волнуйся! — пообещал Ваня. — И я не качаюсь вовсе, просто спать что-то очень хочется…
— Ну, тогда до завтра!
Марк и Наталья Михайловна еле-еле разогнали их по койкам.
На следующий вечер – та же картина. Времени уже почти полночь, а они всё ещё азартно спорят, кто же из них разрушил хитроумное строение из кубиков.
— Лизка, мы с папой завтра домой выписываемся! — вдруг радостно сообщил Ваня.
— А мы тоже скоро в отпуск уходим!
— Можно я к тебе в гости приду, когда выпишетесь? — Лиза вопросительно посмотрела на бабушку.
— Конечно, Ванюша, какие вопросы! — улыбнулась Наталья Михайловна. — Давай так: послезавтра я испеку самый вкусный пирог в мире, с яблоками и корицей, и ты придёшь к нам в гости! Согласен?
Марк, стоявший рядом, улыбнулся.
— А может, лучше вы к нам? У нас тоже есть чем удивить дорогих гостей.
Лиза тут же отреагировала, надув губки:
— Девочки к мальчикам в гости не ходят! Особенно после всего двух дней знакомства! Это неприлично!
Наталья Михайловна даже губу закусила, чтобы не рассмеяться в голос. А вот Марк не выдержал и расхохотался так громко и заразительно, что даже Ваня удивлённо на него посмотрел.
Дети играли в комнате у Лизы. Ну, как играли… Снова о чём-то отчаянно спорили. И Лиза, как обычно, приводила самые «веские» и неопровержимые аргументы.
— Лиз, ну это же неправильно так делать! Не по правилам! — пытался воззвать к её совести Ваня.
— Ваня, это как раз правильно! Уж поверь мне на слово!
— Да? А почему это я должен тебе верить?
— Да потому что я – девочка! А девочки всегда правы! – безапелляционно заявила Лиза.
Ваня замолчал, озадаченно нахмурив брови. Наталья Михайловна, сидевшая с Марком на кухне и пившая чай с тем самым знаменитым пирогом, только покачала головой. Да уж, искренне жаль ей было бедного Ванечку. С Лизой спорить – это себе дороже выйдет.
Марк, услышав этот диалог, только улыбнулся.
— Пусть привыкает. Девчонки, они такие… С ними не соскучишься. А это кто у вас на портрете? — кивнул он на фотографию в рамке, стоявшую на комоде.
— А, это… — Наталья Михайловна вздохнула. — Это дочка моя, Тоня. Мама Лизы.
— А действительно, они же очень похожи! Красивые обе. А она… она вообще где сейчас? Что-то я её ни разу не видел.
— Ой, лучше и не спрашивайте… — начала было Наталья Михайловна, но договорить не успела.
Дверь в квартиру с грохотом распахнулась, и в прихожую сначала влетели два объёмных чемодана, а потом, следом за ними, на кухню ураганом влетела и сама Тоня.
— Мама! Мама, ты не представляешь! Он… он оказался женат! Мам, ну что ты так на меня смотришь, что ты всё время кривляешься?!
Тоня наконец-то посмотрела туда, куда так выразительно показывала глазами её мать, и… охнула, прикрыв рот рукой.
— Ой… Здравствуйте… А я вас и не заметила…
Марк осторожно, одними губами, улыбнулся. Потом попытался сохранить серьёзное выражение лица, но через пять минут уже хохотали все трое, не в силах сдержаться.
На шум на кухню прибежали дети. Лиза, увидев мать, с громким воплем «Мама! Мамочка моя приехала!» кинулась Тоне на шею. Они закружились по маленькой кухне, как в вальсе, сшибли горшок с любимым цветком Натальи Михайловны, за что тут же получили обе кухонным полотенцем по мягкому месту.
Когда через два часа Марк и Ваня уходили, Марк, прощаясь, искренне сказал:
— Спасибо вам огромное, Наталья Михайловна. И тебе, Тоня. Я очень давно так не отдыхал душой, так не расслаблялся. Я ведь после смерти жены просто перестал быть человеком, которому можно испытывать какие-то эмоции, кроме горя и отчаяния. А сегодня… сегодня я снова почувствовал себя живым. Спасибо вам большое.
Примерно полгода они вот так, по-соседски, ходили друг к другу в гости. А потом Марк неожиданно пригласил Тоню на настоящее свидание. А ещё через год они поженились.
Лиза тогда, на свадьбе, глубокомысленно и очень по-взрослому изрекла:
— Ну, наконец-то! Теперь хоть не придётся таскаться каждый раз на другой конец города в гости! Да, Вань?
И тот только покорно и обречённо кивнул. С Лизой спорить было бесполезно.
Как трудно смириться с тем, что родные считают тебя чужой.
Может ли одна беседа изменить судьбы?
Каждое мгновение надежды оборачивается коварной иллюзией.
Теперь, когда у неё ничего не осталось, она вдруг поняла, что может быть свободной.
Судьба заставит сделать выбор между мечтой и любовью.
Свет её глаз вновь пробуждает забытые чувства.