«Или она уходит, или я» — твёрдо заявила Тамара, когда терпение лопнуло и в семье начался разрыв многолетней тишины

— …Если бы ты, как я просила, закрыла кефир на балконе, он бы не прокис, — Тамара захлопнула дверцу холодильника с таким звуком, словно в нём была не бутылка, а вся её терпеливо накапливаемая за годы злость.

Дмитрий стоял в коридоре, одной рукой держа куртку, другой копаясь в карманах в поисках ключей.

Помешивался запах дождя и мокрой собаки — явно только что с прогулки с Барсиком. Хотя Барсика у них не было. Просто так пах Дмитрий.

— Там, ты серьёзно? — наконец нашёл ключи, не поднимая глаз. — Мы сейчас о кефире говорим? Или у тебя опять эскалация?

— У меня не эскалация. У меня кефир вскипел, убежал, залил плиту и пробил проводку, — Тамара приблизилась. — Ты знал, что Ольга у нас в квартире?

Он застыл. Не потому, что был в неведении. А потому что знал.

— Ну… Она просто хотела…

— Что? Проверить, всё ли на месте? Осмотреть, не поменяли ли мы её любимое полотенце на новое? Или опять посидеть на диване в твоих трусах, потому что «ой, мои мокрые, а Тамарины на мне малы»?

— Не начинай, — Дмитрий наконец посмотрел на неё. Уставший взгляд, изношенная куртка, туфли со следами высохшей грязи — всё в нём вопило: «мне всё равно, лишь бы меня не трогали».

— А я и не начинала. Продолжаю. У меня сериал, а не монолог. Сегодня, хочешь знать, чем закончилась серия? Пришла домой с работы, устала, голова раскалывалась, маршрутка опять стояла в пробке, а в ванной — та-дам! — твоя сестра. Моет волосы. Моим шампунем. За мои деньги. И поёт. Мою песню — в моей ванной!

— Ну не убивать же её за это.

— Почему бы и нет? Это было бы проще, чем объяснять ей в десятый раз, что в чужую квартиру без звонка заходить — это, прости, не по-семейному, а по-уголовному.

Дмитрий устало рухнул на табурет. Раньше на нём сидела бабушка Тамары. Теперь там оказался её муж — единственный мужчина, сумевший довести Тамару сильнее, чем налоговая инспекция.

— Там… Она просто временно…

— …живет тут? У тебя на шее? У нас? В браке? А я тогда кто? Управдом?

Он взглянул на неё с раздражением, которое всегда выдает внутреннюю слабость.

— Ты преувеличиваешь. У неё сейчас тяжелый период. Она рассталась с Алексеем, и ей некуда идти.

— Я знала, что ты скажешь про тяжелый период. Только ты забываешь, что у меня тоже он не сахар. Я сорок лет без отпуска. Каждый день стою в пробках, зарабатываю, стираю, глажу и ещё должна улыбаться Ольге, когда она без стеснения роется в моём нижнем белье в поисках «чего-нибудь приличнее для свидания». У меня тоже непростой период, Дмитрий. Но я не лезу в чужие дома и не устраиваюсь там, как в пансионате для избалованных эгоистов!

Наступила пауза. Из кухни раздавался тихий бульканье чайника. Хотелось бы, чтобы в их жизни всё было так же просто: нажал кнопку — вода закипела, подождал — остыла. А не кипело сутками.

Дмитрий встал. Сбросил куртку, повесил на крючок. Не глядя на жену.

— Она уйдёт. Скоро. Потерпишь?

— Я уже терплю два года, если ты не заметил. И это не моя сестра. Это ты должен был с ней поговорить, а не я. И именно ты должен был сказать ей: «Ольга, пожалуйста, уходи, ты разрушаешь наш брак».

Он вздохнул, протёр лоб. Тамара смотрела на него как на пациента, пришедшего с жалобами на давление, а у которого — аппендицит. Да и диагноз она уже почти поставила: маменькин сынок в критической стадии подавления собственной воли.

— Там… Зачем ссориться? Всё же нормально. Она ничего особо не делает. Просто…

— Просто ворует у меня жизнь по маленьким порциям! А ты сидишь и проглатываешь! Хочешь понять, как это? Представь, что с твоего счета каждый день списывают по сто гривен. Не сразу, а по чуть-чуть. Ты не замечаешь, а потом — бах! — пусто. И даже билет до свободы не купить!

— Не надо драматизировать, — буркнул он, но глаза метались.

— Прекрасно! — она отвернулась к окну, отдернула занавеску. Под балконом стояли мусорные контейнеры. Идеальный пейзаж к браку: грязь, старый диван и запах тухлой селёдки.

Она повернулась, скрестив руки на груди. Голос звучал холодно, как касса в ЖЭКе за минуту до закрытия:

— Скажи, Дмитрий. Кто я для тебя вообще?

Он поднял глаза. Немного испуганно.

— Что за вопрос?

— Очень прямой. Ты готов жить с женой, у которой каждый день — лотерея: вернётся ли домой и не застукала ли в своей постели твою сестру в носках с утками?

— Там, ты преувеличиваешь.

— Нет. Я наконец называю вещи своими именами. У нас не «временно поживёт», а «захватила территорию». А ты — не муж, а нейтральная Швейцария.,И вновь наступила тишина. В кухне прозвучал звук чайника — уже остуженного.

— Ладно, — наконец произнёс он. — Я поговорю с ней. Сегодня же.

— Сейчас же? — уточнила она. — Или сделаю это сама. Но предупреждаю: у меня запас слов больше, чем у тебя смелости.

Он взглянул на неё. В его глазах мелькнуло нечто — страх, раздражение или, возможно, короткое, как вспышка в коридоре, уважение.

— Хорошо. Поговорю.

— Отлично, — она повернулась к двери. — Жду. Если не получится — у меня два варианта: лестница вниз или балкон. Выбирай, я буду режиссировать.

— Ты говоришь с ней или я зря наточила нож для масла до состояния скальпеля? — Тамара стояла у двери с видом, будто готовится не в магазин, а на судебный процесс, где она и судья, и прокурор, и, если повезёт, палач.

Дмитрий откашлялся, натянул на себя рубашку — ту самую, что Тамара подарила ему в прошлом году на день рождения. Тогда он сказал: «Да, нормальная». Теперь она на нём выглядела так, словно подарил себе сам и тут же пожалел.

— Сейчас всё разрулю, — пробормотал он, словно речь шла не о ссоре века, а о сломанном кране на кухне.

Ольга лежала на диване в гостиной — в позе морского котика, в растянутой футболке с надписью «Nirvana», хотя музыку она не слушала, максимум — аудиокниги с мотивацией, которые засыпала через пять минут. На ногах были новые носки. Тамары. С люрексом. Тот самый люрекс, который Тамара берегла «на Новый год или на похороны — что раньше».

— Привет, братишка, — фыркнула Ольга, не отрываясь от телефона. — Я тут подумала… Может, в спальню перееду? У вас диван скрипит, словно старушка на лавочке.

Дмитрий снова закашлялся. Тамара молчала, издавая звук, будто у неё внутри отвинчиваются болты терпения.

— Ольга, — начал он неуверенно, словно ученик на контрольной, к которой не готовился, — слушай… Может, тебе уже пора искать своё жильё? Ну… временное. Не здесь.

Ольга посмотрела на него, как будто он предложил отправиться на шахту с недельной сменой.

— Ты шутишь? Я ж говорила — с деньгами туго. Алексей сбежал, алименты ждать нечего, на работе ад. А тут уютно… вайфай летает! А Тамара — такая домашняя. Атмосферу создаёт.

— Атмосфера, Ольга, — наконец вмешалась Тамара, — это не когда ты рыщешь в чужом шкафу, а когда хотя бы стучишься перед тем, как войти. Это элементарная вежливость. Здесь этому учат с пяти лет. А ты где в этот момент была? В коме?

— Ой, началось, — золовка закатила глаза. — Ты опять в своём стиле. Может, книгу напишешь? «Как быть скучной и придирчивой, когда тебе чуть за сорок»?

— Подумаю, — спокойно сказала Тамара. — Только в первой главе про тебя напишу. Как не становиться гостем, который живёт дольше ковида.

— Просто завидуешь, — взвизгнула Ольга. — Потому что у меня настоящая грудь и я не боюсь показать колени. А ты живёшь, как музей — пыльно, строго и скучно!

Дмитрий упал обратно в кресло, словно хотел стать невидимым.

Тамара без слов подошла к шкафу и, не глядя, вытащила тот самый зелёный свитер с вышивкой, который покупала в Каменец-Подольском и который Ольга надевала «на пять минут», отчего он потом неделю пах её духами.

— Это мои вещи. Моя ванная. Моя кухня. Мой дом. И моё терпение иссякло.

— Да ладно тебе, — усмехнулась Ольга. — Ты же взрослая. У тебя всё по полочкам. Серьёзно, тебя так задело, что я один раз взяла помаду?

— Помаду? — Тамара повернулась, с удивлением приподняв брови. — Ты точно уверена, что один раз? Вчера я обнаружила в своей косметичке колпачок от зубной пасты рядом с твоими наращёнными ресницами. Я стоматолог? Или у тебя странные гигиенические привычки?

Ольга поднялась с дивана. Заметно повзрослевшая. На секунду исчезла её показная развязность.

— Слушай, Там, может, тебе просто не хватает секса?

— Возможно. А тебе не хватает уважения к чужой жизни. Но это, увы, не лечится ни кремами, ни гелем с шиммером. Дмитрий, — обратилась она к мужу, — ты хотел своей сестре что-то сказать? Вперёд. Я слушаю. Или мне всё уладить за тебя?

Дмитрий поднялся. Его пальцы дрожали. В этот момент он напоминал человека, которого вытащили из метро и сразу назначили вести экскурсию по Эрмитажу.

— Ольга, серьёзно. Давай найдёшь квартиру. Я помогу деньгами. Но… ты уже перебарщиваешь. Это не гостиница. Тамара права. Мы живём вместе. Мы семья.

— Я тоже твоя семья! — кричала Ольга. — Я сидела с тобой, когда тебя оперировали! Я защитила тебя от отца, когда он кричал, что ты ничтожество! А она… Кто она? Просто посторонняя, что вломилась и думает, что тут теперь всё под её контролем!

— Всё, — тихо сказала Тамара, голосом, похожим на звук чайника, что вот-вот закипит в последний раз. — Или она уходит, или я. Прямо сейчас.

— Это шантаж, — прошипела Ольга. — Между женщинами мужика не делят.

— Это не мужик между женщинами. Это жена в аду. Либо ты сестра, либо постоялец с билетом вон туда, — Тамара указала на дверь. — И знаешь, Ольга? Я не злая. Просто женщина, у которой однажды лопнули нервы. Как у всех. И которая больше не намерена молчать.

Долгая пауза. Тишина царила среди всех троих. Даже чайник молчал. Даже часы будто решили на миг остановить время: «Ну их к чёрту».,— Ладно, — бросила Ольга. — Я ухожу. Но ты ещё пожалеешь. Дмитрий обязательно к мне вернётся. С цветами. Когда ты его окончательно «съешь», как всех тех, кто был раньше.

Она схватила свою сумку — огромную, словно чемодан на лечение — и направилась к выходу.

Дмитрий не пошевелился.

Дверь захлопнулась.

Тамара опустилась на пол. Просто села. Потому что уже не могла держаться.

— Ты не рад? — спросила она, не поднимая взгляда на мужа.

— Не знаю, — он потерянно опустил голову. — Сейчас будто… между двумя пропастями.

— Тогда не тяни время, — сказала она, поднимаясь. — Или прыгай. Или иди по мосту. Но без багажа.

Тамара проснулась на кухонном диване. Неловко, с болью в шее и ощущением, что её тело перестало быть её собственностью, превратившись в чужое — словно она арендовала его на ночь и теперь должна вернуть с повреждениями. В голове шумело. Не от алкоголя — его не было. От тишины.

Дмитрий провёл ночь в спальне, в одиночестве. И она — тоже одна. В двухкомнатной квартире теперь будто две планеты с орбитами, которые больше не пересекаются. Гравитация исчезла.

На плите стояла кастрюля. Остывший куриный бульон. Вчерашний. Без соли. Символ попытки сохранить хоть что-то. Только кому сейчас это нужно?

Она направилась в ванную — как зомби, автоматически. Умылась. Заглянула в зеркало. Там на неё смотрела женщина… да, сорок с лишним. Без иллюзий и романтики, но с чем-то новым — с пустотой. И с покоем.

Через час Дмитрий зашёл на кухню. Он молчал. Она не стала спрашивать. И он не начал разговор.

— Я поговорил с ней, — наконец произнёс он, наливая чай. — Уехала к подруге. Надеюсь, надолго.

Тамара кивнула. Без чувств.

— Спасибо, — сухо сказала она. — Через полтора года совместной жизни ты наконец включил инициативу.

— Не надо, Там. Я же…

— Что? Пытался? — она приподняла брови. — Ты не пытался. Ты ждал. Как в шахматах — пока соперник не ошибётся. Но я — не фигура. Я человек. И мне больно. Потому что мне всё равно на её носки, но не всё равно, что ты всё это время молчал.

Дмитрий опустил голову.

— Я просто не умею иначе.

— А я не умею жить с кем-то, кто не может быть рядом, когда нужна поддержка. Понимаешь? Это не про твою Ольгу. Это про нас. Я ожидала, что ты, наконец, будешь рядом. А ты всё стоял посередине.

В этот момент раздался звонок в дверь.

Тамара вздрогнула. От неожиданности. От ощущения, что всё начнётся заново.

Дмитрий пошёл открывать.

— Если это она — выбирай сразу, — прошептала Тамара. — Я больше не хочу играть в эту игру.

Но на пороге стояла не Ольга.

Перед ними была пожилая женщина, с аккуратно заплетёнными волосами, в сером пальто и с тревожным выражением на лице. В руках — зонт и клетчатая сумка. Та, что продают на рынках — для пожилых людей. Лицо бледное, под глазами мешки, но взгляд — острый.

— Дмитриша? — спросила она дрожащим голосом. — Это я. Твоя мама.

Тамара застыла.

Дмитрий будто получил удар током.

— Мама?.. Ты же…

— Я приехала. Из Ивано-Франковска. Долго собиралась. Хотела раньше. Но… слышала, что у вас трудности.

Тамара медленно села обратно за стол.,Дмитрий впустил мать в дом. Автоматически поставил чайник на плиту. Налил ей воды, выложил печенье. Не стал интересоваться, как она добралась и зачем приехала. Лишь смотрел на неё с тем же испугом, с каким ребёнок наблюдает за родителем, обнаружившим разбитую вазу в комнате.

— Я… — начала женщина, — …понимаю, что ты не желал со мной общаться. Из-за того, что я оставила Ольгу с тобой и не была рядом. Но вы уже взрослые. Теперь вам самим принимать ответственность за принятые решения. Я приехала, чтобы сказать… сказать кое-что, пока не поздно.

Тамара молча смотрела на женщину. Она вынула из кармана старую, пожелтевшую фотографию.

— Это вы с Ольгой. Маленькие. Помнишь, как она боялась темноты? А ты ставил ночник у её кровати.

— Мама, хватит, — Дмитрий отвернулся.

— Надо, — решительно ответила она. — Потому что всё время ты берёшь её на руки. Как тогда. Только тогда ты был ребёнком, а теперь… теперь ты мужчина. И обязан понять, когда нужно остановиться.

Тамара медленно поднялась и подошла ближе.

— Простите, — обратилась она к матери Дмитрия, — но ваш сын… он так и не стал настоящим мужчиной. Потому что в его мире женщины делятся на тех, кого надо спасать, и теми, кто спасает. А я — не спасатель. Я устала.

Дмитрий вскочил.

— Что ты от меня хочешь? Я должен разрываться? Всем угодить, всё поправить, быть хорошим сыном, мужем, братом?! Я не робот!

— Я хочу, чтобы ты сделал выбор. Хотя бы один раз. Не из страха. А из любви. Или хотя бы из уважения. Потому что я больше не желаю быть частью этой треугольной истории.

Матушка встала. Глаза её были влажными.

— Там, прости его. Он добрый. Просто… он вырос там, где учат терпеть, а не говорить. Понимаешь?

Тамара вздохнула.

— Я тоже выросла там. Но научилась говорить. И не мириться с тем, если по тебе топчутся.

Дмитрий осторожно подошёл к ней. Смотрел, будто тонущий, цепляющийся за спасательный круг.

— Я тебя люблю, — неожиданно произнёс. — Но, наверное, не так, как следовало бы. Не так, как нужно.

— Спасибо, что понял, — ответила Тамара. — Только поздно.

День прошёл в тумане. Мать Дмитрия уехала на такси. Он остался сидеть на лавочке у подъезда. Как после кораблекрушения.

Тамара вышла с чемоданчиком. Небольшим. Спокойным. Просто своим.

— Куда? — тихо спросил он. Слишком тихо и неуместно.

— В гостиницу. А потом посмотрим. Мне нужна тишина. Пространство. Осознание, что меня не поставят в угол, если сестре понадобится диван.

Он поднялся. Хотел обнять, но не осмелился.

Она ушла.

Прошло две недели. Она сняла квартиру-студию. Старалось не плакать. Получалось не всегда. Но каждое утро просыпалась с мыслью: «Это мой воздух. Мои стены. Моё одиночество. И моя свобода».

Дмитрий звонил, писал. Один раз даже выслал фотографию своей комнаты. Пустой. С подписью: «Без Ольги. Совсем».

Тамара не отвечала. Пока не могла.

Но однажды утром она открыла окно. Глубоко вдохнула. И впервые за долгое время улыбнулась.

Финал.

Герои пережили боль, сделали выбор и отказались от иллюзий. Тамара обрела свои границы, поставила цену себе и получила свободу. Дмитрий — потерял, чтобы научиться понимать.

А Ольга…

Что ж.

Некоторым людям приходится учиться через чужие двери.