— Ты бы хоть спросила, прежде чем всё переставлять, — Татьяна шумно выдохнула, сжала в руках с трудом найденную солонку и встала посреди кухни так, будто между ней и Ирой сейчас начнётся дуэль.
— А ты бы хоть раз спасибо сказала, что я у тебя порядок навожу, — огрызнулась невестка и хлопнула дверцей верхнего шкафа с такой силой, что тот качнулся и звякнул посудой. — Тут же бaрдак был, а не кухня.
Татьяна сердито прищурилась. Она только вчера разложила по местам кастрюли. Нижняя полка — для тяжёлого, верхняя — для того, что не прибьёт, если грохнется на голову.
Сама Татьяна ростом не вышла, поэтому расставляла всё так, чтобы не тянуться за кастрюлями и сковородками. А вот высокая невестка смотрела на мир сверху вниз. Во всех смыслах.
Сын сидел за столом с чашкой кофе, делая вид, что ничего не слышит. Когда-то он бегал по этой квартире с деревянным мечом, смеясь. А теперь он воевал с матерью с помощью жены и своего безразличия.
— Это мой дом, Ира. И мой порядок. Я не просила помощи.
— Ага. Но и не возражала, когда мы переехали. Или уже забыла? — Ира вскинула брови. — Раз живёшь не одна, будь готова подстраиваться.
У невестки была странная манера улыбаться краешком рта, когда она говорила гадости.
Татьяна поджала губы. Конечно, она ничего не забыла. Как тут забудешь? Когда Рома сказал, что они хотят сдать свою однушку и пожить у неё, пока копят на квартиру побольше, она растерялась. Вроде бы неудобно отказать.
Вроде бы сын. А с другой стороны — чувство тревоги уже тогда покалывало под рёбрами.
— Мама, ну ты правда как будто выживаешь нас, — наконец заговорил Рома. — Мы же не отнимаем у тебя жильё.
— Рома, у каждой хозяйки свои привычки. А я — хозяйка, между прочим.
— Привычки вроде твоей воющей старой мясорубки, которой только ты умеешь пользоваться? — усмехнулась Ира и покачала головой. — Да тут всё с эпохи динозавров. Я просто пытаюсь создать нормальные условия.
— Условия тебе пусть создаёт твой муж, а не я, — отрезала Татьяна, уже не пытаясь держать лицо. — А моя мясорубка нормально работает. Если у тебя руки кривые, то это не моя проблема.
Рома встал и тяжело вздохнул. Татьяна заметила, как он глянул на жену, потом — на неё. Весы внутри него качнулись, но, как всегда, опустились не в ее сторону.
— Мам, ну правда, не начинай. Мы просто хотим устроиться поудобнее. Это же временно.
— Ваше «временно» постепенно превращается в «навсегда». Мне уже надоело жить как в коммуналке, — не выдержала Татьяна.
Ира швырнула тряпку на стол и ушла в комнату. Рома — за ней. Это было уже не впервые. Сын и невестка отгораживались дверью вместо того, чтобы попытаться найти компромисс.
Ира постоянно включала музыку, оставляла в раковине чашки с засохшим кофе, забивала слив. Однако их хрупкое перемирие всё ещё держалось.
Пока Ира не устроила несанкционированные посиделки в чужом доме.
Татьяна пришла с работы с температурой. Она уже предвкушала, как нальёт себе горячего чая, посидит в тишине и съест купленные по акции мандарины, как вдруг услышала визг и смех на кухне.
— Мы на чуть-чуть, — сказала Ира, когда Татьяна вывела её в коридор, чтобы поговорить. — Через часик все разойдутся. Друзья забежали, мы чай пьём.
— А сколько в чае градусов? — тихо спросила Татьяна, выразительно глянув в сторону стола. — Впервые вижу, чтобы кто-то пил чай с воблой.
— Мам, ну какая разница? — ввязался в разговор Рома. — Мы же сказали, через час все уйдут.
У Татьяны тряслись руки и раскалывалась голова. Всё, что она хотела — лечь. Просто лечь. Но сначала она полчаса слушала музыку и смех, потом — как кто-то споткнулся об её туфли в коридоре, смачно выругавшись. Вишенкой стал звон бокалов и чей-то голос: «А это, типа, свекровь тут у вас живёт? Вот это условия, конечно».
— Всё, — строго сказала Татьяна, нахмурившись, и ворвалась на кухню. — Ребята, это не общага. Идите по домам. Немедленно.
— Мама! — возмутился Рома, вскочив. — Ты что творишь?
— То, что давно надо было. Гости — на выход. Хозяйка — отдыхать.
Гости оказались воспитаннее сына и невестки. Они забрали пиво и ушли. Ира хлопнула дверью. Ушла с ними.
А Рома… Рома подошёл к ней, когда она наконец добралась до кровати, и выдал:
— Мама, это чересчур. Ты выставила Иру посмешищем перед её друзьями. Почему ты никак не хочешь понять, что я теперь не только твой сын, но и её муж?
— Знаешь что, Ромочка, — голос Татьяны был слабым, болезненным, но спокойным. — У вас три дня. Через три дня вас и ваших кружек в раковине здесь быть не должно. Иначе поменяю замки.
Он промолчал. Не стал ругаться, но и не извинился.
Через день они съехали. Удивительно, но даже без разговоров. Татьяна вымыла кухню до скрипа, вернула мясорубку на место. Села в пустой и, наконец, тихой квартире. Теперь у неё вновь была личная территория, но казалось, будто из её груди вырвали кусок сердца.
Прошло почти три года. Разговоры с Романом были редкими, короткими и вежливыми. Почти как в регистратуре. Он не спрашивал ни о делах, ни о здоровье. Даже про внука Татьяна узнала случайно, от соседки Гали, у которой племянница подписана на Рому в соцсетях.
Первая встреча с малышом была спонтанной. Ребёнка привезли на такси без предварительных предупреждений. Просто позвонили в домофон и поставили перед фактом.
— Мам, открой, срочно. У мелкого тридцать восемь и два, а мы на работу опаздываем.
Татьяна открыла. Ей будто не внука передали, а заказ из «Самоката». У мальчика были пухлые красные щёки и такие же серые глаза, как у Ромы. Сердце её дрогнуло, защемило, и всё, что она собиралась сказать про уважение и предупреждения, осело где-то глубоко внутри.
— Держи. Это сироп. Уже дала ему с утра, — сказала Ира, не заходя за порог. — Через четыре часа дай ещё, если понадобится. А ещё вот термометр. Цифровой, не ртутный, а то у тебя тут как в СССР. Всё древнее.
— Спасибо тебе большое, ты нас выручила. Всё, мы полетели, — напоследок в спешке поблагодарил Рома.
Они уехали. А она осталась с инструкцией, страхом ошибиться и мальчиком, который, вцепившись в неё, тихо всхлипывал.
Потом это стало нормой. Иногда ей звонили накануне, но чаще — уже из машины. То у внука заболел живот, то начался кашель, то просто «он проснулся какой-то не такой, мы решили не рисковать».
Татьяна без лишних споров мчалась в аптеку, быстро готовила завтрак, пыталась занять внука чем-нибудь. А потом, в перерывах, выслушивала претензии.
— Ты бы не включала ему мультики. Он потом плохо засыпает. Мы не даём ему телефон вообще, — высказывала ей невестка. — И зачем ты дала ему банан? У него от бананов сыпь. Мы же говорили. А ещё — перестань его кутать. Он у нас закалённый.
Однажды Татьяна сварила внуку картофельное пюре и добавила туда немного размятой печени. Когда-то она кормила так Рому. Ребёнок ел с удовольствием и улыбался.
Ирина пришла раньше обычного. Она молча зашла на кухню, увидела блюдце с остатками пюре и замерла.
— Это что?
— Картошка с печенью, — спокойно ответила Татьяна, ещё не догадываясь, к чему всё идёт. — Без соли. Только немного масла добавила.
— Ты чем его накормила?! Это ж вообще нельзя детям! У него аллергия может быть! Оно жирное! У него потом живот болит!
Татьяна медленно вдохнула и на пару секунд прикрыла глаза, чтобы не закричать на невестку.
— Вы бы сначала спасибо сказали за то, что он целый день у меня, — ответила она сдержанно. — Я вообще-то не няня. Я бабушка. У меня тоже есть своя жизнь.
— Мы же ничего не требуем! Просто ты же сама сказала, что тебе скучно. Вот теперь и занята делом, — отмахнулась Ира, уже застёгивая куртку ребёнку. — За помощь, конечно, спасибо, но ты бы хоть прислушивалась к нам иногда.
— Для вас это помощь, а для меня — постоянные нервы, — ответила свекровь. — Мне уже не восемнадцать, чтобы бегать по больницам по первому звонку. Особенно когда потом в ответ — замечания и упрёки…
Внука больше не привозили. Было пусто, тоскливо, но хотя бы не так обидно. Татьяна больше не хотела быть «экстренным вариантом». Она хотела быть просто бабушкой. Или хотя бы человеком, которого уважают.
Со временем Татьяна стала воспринимать тишину не как наказание, а как необходимость. Ей стало в разы спокойнее. Теперь её утро начиналось не с быстрой перестройки планов, а с медленного, расслабленного пробуждения.
Поэтому через месяц, когда к ней снова привели внука с кашлем, она просто не подошла к двери. Перед ней не извинились, не спросили, может ли она, удобно ли ей. Она могла, но предпочла сидеть с чашкой чая в руках, пока звонки не стихли, а сообщения в мессенджере — не закончились.
Тишина продержалась всего час. Потом позвонила Ирина. Невестка начала с частот, близких к ультразвуковым.
— Ты совсем?! Ребёнок болеет, а ты там сидишь как царица! Мы же знаем, что ты дома. У нас, между прочим, работа, графики, ипотека. Из-за тебя ипотека! Это же ты нас тогда выселила!
— Я не обязана помогать, — тихо ответила Татьяна. — У вас своя семья. У меня теперь — тоже.
— Какая у тебя семья? — фыркнула невестка. — Телевизор и кошка? Ну ладно ещё я. Но ты бросила внука в трудную минуту. И сына.
— Зато я перестала бросать себя.
Вечером позвонил и Рома. Голос был уставшим, раздражённым.
— Мам, ты чего? Ты же знаешь, что нам реально тяжело. Мы не справляемся. Ты всегда нам помогала. А теперь что?
— А теперь всё, Рома. Я больше не могу.
— Ты просто кинула нас! В такой трудный момент! Я вообще не узнаю тебя в последнее время. Как будто я тебе больше не сын.
После этого он положил трубку.
Конечно, потом были слёзы и сомнения. Особенно по ночам, когда в квартире слишком тихо, а где-то в памяти вспыхивают воспоминания о топоте маленьких ножек.
Пару раз Татьяна почти позвонила сыну. Почти.
Через месяц она оставила объявление о продаже квартиры. Это решение было обдуманным, не на эмоциях. Татьяна была уже не в том возрасте, чтобы постоянно проходить через эмоциональные качели с сыном и невесткой.
— Куда поедешь? — спросила у неё соседка.
— К сестре. В Темрюк. Там огород, тишина. И нет звонков в семь утра, начинающихся с фразы «а ты не могла бы».
Домик был скромный: с облупленной верандой и вечно скрипящей калиткой. Зато здесь были свежий воздух, цикады и покой. Без дела Татьяна не осталась. Сестра научила её ухаживать за грядками, делать вино и готовить чай из сушёных трав.
Спустя пару недель после переезда раздался короткий звонок.
— Ты правда уехала? — спросил Роман, даже не поздоровавшись.
— Да, — ответила она. — Не волнуйтесь. Здесь хорошо.
— Ну… Ясно, — сын явно хотел сказать ещё что-то, но не сказал.
Внука она не видела. Ей не присылали фото, не рассказывали про школу, не делились успехами. Только однажды сестра показала снимок, на котором мальчик был в зоопарке с отцом.
Татьяна ничего не сказала. Только вздохнула и пошла варить компот из домашних слив.
Вечером она вышла на веранду. Закат был ярко-оранжевым, как будто кто-то разлил краску. В саду стрекотали цикады, а от рук пахло свежей мятой. Она стояла, смотрела, слушала и растворялась в ощущениях.
«Они всё равно никогда не были бы благодарны. Теперь хотя бы не обвиняют», — поняла она и улыбнулась. Уже почти без грусти.
Как сложно принять в своем доме ту, чья судьба удивительным образом переплетается с твоей.
Как долго можно скрывать правду, пока она не разорвет душу?
Сможет ли семейная связь исцелить старые раны?
Тишина между ними стала страшнее самого разрыва.
Как можно забыть о том, кто заплатил за твою мечту?
Когда наследство оборачивается не долговыми обязательствами, а освобождением.