Выпускной вечер должен был стать ярким переходом из детства во взрослую жизнь, но для Наташи он превратился всего лишь в очередную закрытую дверь, захлопнувшуюся у самого порога.
В квартире стоял тяжёлый, душный воздух, пропитанный запахом затхлой капусты и несбывшихся мечтаний. — Пойдёшь на танцы? — спросила мать, Тамара Сергеевна, чей голос звучал плоско, словно доска, и холодно, как острое лезвие ножа. — Платье покупать? Это пустая трата времени.
Тратить деньги на вещь, которую наденешь лишь раз и выбросишь — это верх безрассудства.
Наташа молча смотрела в окно, где закат окрашивал небо в оттенки алого вина.
Она уже представляла себе платье — нежно-голубое, словно кусочек неба, сшитое из самой лёгкой ткани, которая будет тихо шелестеть при каждом её движении. — Получишь аттестат — сразу домой, — твёрдо и безапелляционно продолжила мать, затягивая фартук. — Отведёшь Дениса на тренировку.
Он ждать не станет. — Но, мам… — голос Наташи предательски задрожал. — Как же я так?
Все будут прощаться, фотографироваться… Можно я хотя бы до начала вечера останусь?
Я потом тихо, незаметно уйду, честно… Тамара Сергеевна медленно повернулась к дочери.
Её серые, бездонные глаза, словно колодец в заброшенной деревне, пронзили Наташу взглядом.
В них не было ни малейшего тепла, только привычная усталость и раздражение. — Я сказала всё.
Не заставляй меня повторять дважды.
Неповиновение означало верную гибель.
Наташа знала это с самого детства.
Она кивнула без слов, проглатывая комок, сжавшийся в горле.
Ещё одна слеза предательски скатилась по щеке и упала на ладонь, оставив солёное пятно.
В школьном актовом зале раздавались взрывы смеха, музыка и радостные возгласы.
Воздух вибрировал от счастья и ожидания.
Девочки в сверкающих платьях летали, словно бабочки, мальчики в неудобных костюмах старались выглядеть взрослее.
А Наташа сидела на самом краешке стула, словно призрак на своём же празднике.
Её старое ситцевое платье выделялось уродливым пятном на фоне всеобщего ликования.
Она замечала, как на неё бросали жалостливые или любопытные взгляды, каждый из которых был словно укол булавки.
Когда раздали заветные красные папки, она, не дожидаясь слов директора, рванула к выходу, прижимая аттестат к груди, словно щит.
Её сердце рвалось на куски.
Она бежала по улице, не обращая внимания на дорогу, и рыдания, наконец, прорвались наружу — глухие, горькие, полные отчаяния.
Гранит городских тротуаров был безжалостен к её изношенным ботинкам.
В очередной раз она с мучительной ясностью поняла: мама её не любит.
Никогда не любила.
Это знание жило в ней с тех пор, как она начала осознавать себя.
Оно было столь же неотъемлемым, как дыхание.
Тамара Сергеевна почти никогда не общалась с ней — лишь отдавая приказы.
Её прикосновения были редкими и всегда деловыми — поправить воротник, одернуть платье.
Ни разу — ласковый взгляд, нежный поцелуй на ночь или утешительное объятие.
Наказанием за малейшую провинность, за любое неуместное слово или случайно разбитую чашку становился ледяной, сокрушительный бойкот.
Мать просто переставала замечать её существование.
Она вела себя так, словно Наташи вовсе не было.
Это могло продолжаться неделями, а однажды затянулось на два мучительных месяца!
Наташа до сих пор не могла вспомнить, за что тогда была наказана.
Будто стерла эту боль из памяти, чтобы не сойти с ума.
Она всегда изо всех сил пыталась быть хорошей.
Училась прекрасно, почти на одни пятёрки.
Мыла полы, стирала, гладила, не жалуясь.
Мечтала, что однажды мама заметит её старания, улыбнётся, погладит по голове и скажет: «Молодец, дочка».
Но нет.
Мать всегда находила повод придраться, за что отругать, с чего начать новый круг молчаливой войны.
Из обрывков семейных разговоров Наташа знала, что до её рождения у мамы с папой долго не было детей.
Они обращались к десяткам врачей, проходили обследования, лечились, но ничего не помогало.
И вдруг, когда надежды почти иссякли, появилась она. «Странно, — часто думала девочка перед сном в слезах. — Так сильно ждали, а когда я родилась — совсем не обрадовались.
Иначе почему мне так холодно?
А папа… Он добрый, но какой-то отстранённый, будто я ему мешаю.
А вот Денис — совсем другое дело.
В нём они души не чают».
С появлением брата её и без того несчастное детство окончательно закончилось.
Ей было тогда всего восемь.
Мать словно забыла, сколько лет дочери.
На её хрупкие плечи возложили весь домашний труд: уборку, походы в магазин, стирку и глажку пелёнок, присмотр за братом.
При этом учиться она должна была исключительно на «отлично». «Четвёрка» в дневнике воспринималась как катастрофа.
Когда Денис подрос, Наташа водила его в садик, потом — в школу, на кружки.
К её обязанностям добавилась готовка.
Не вся, конечно, но ужин каждый вечер становился её головной болью.
Она старалась, искала рецепты, мечтая удивить и порадовать.
Но ни разу не услышала даже простого «спасибо».
К семнадцати годам в душе Наташи сформировалось твёрдое, как сталь, убеждение: она в этой семье — всего лишь прислуга.
Ложь распалась, оставив за собой лишь горькое пустое место.
Как одно мгновение может кардинально изменить всю жизнь?
Чем больнее, тем скрупулёзнее прячем свои раны.
Смелость быть собой превратила её в легенду.
Восстание из пепла под дождём стало новой главой жизни.
Никто не мог представить, насколько страшным окажется обычный день.