Чepcтвая дочь

– В тот день, когда родилась моя племянница, – рассказывает Ирина, утирая слезы, – родители напрочь забыли, что у них есть младшая дочь.

– А сколько тебе тогда было? – спрашиваю.

– Тринадцать.

– А сестре?

– Двадцать. Она со школы встречалась с одноклассником. Ну, а когда забеременела, они сразу заявление в ЗАГС понесли.

Родители сначала были не в восторге, а потом их будто подменили.

Как только Веру забрали из роддома, мама стала у них дневать и чуть ли не ночевать.

Как же! Верочке тяжело, надо помогать…

Поедет к ним с утра, квартиру намоет, еды наготовит, с малышкой посидит, чтобы Верочка выспалась. А вечером – домой. Уставшая, но довольная.

И давай мне пенять: почему это не сделала, почему ‒ то?

Все на меня свалила: и готовку, и уборку, и магазины.

Папа работал, поэтому к нему мать не приставала. А я – вот она! Подумаешь, школа! Подумаешь, уроки! Верочке помочь нужно! У нее ведь ребенок маленький!

– Вообще-то, понятно, – стараюсь оправдать маму Ирины, – первая внучка. Говорят же, что внуков любят больше детей.

– Да пусть что угодно говорят, я тут была при чем?! – воскликнула Ира, – мне ведь всего тринадцать было! Мне мама была нужна! А она смотрела на меня, будто не видела, и только о внучке беспокоилась: как спала, хорошо ли покушала, не болит ли животик?

Мои проблемы автоматически отлетели на второй, или даже двадцать второй план.

– Ну, это же недолго длилось?

– Недолго? Да это на всю жизнь растянулось! – в глазах Ирины блеснули слезы обиды, – не успела племянница подрасти, как Вера сына родила. Ну и все: мама пропала окончательно! Внук! Наследник! Да такой хорошенький! Да такой умненький! Только о нем и щебетала!

Нас с отцом совсем забросила. Появится как ясно солнышко и назад, к внукам.

– Вера не сопротивлялась?

– С чего вдруг?

– Ну, она ведь уже опытная мама была. Вполне могла сама справиться. Тыщу историй знаю, в которых замужние дочери пытались выйти из-под материнского контроля.

– Контроля? Не смеши! Да мама ее не контролировала! Она ей служила! Самозабвенно! А та и рада: свалила на мать всю домашнюю работу, малолетнюю дочь и младенца в придачу! Сама – только командовала!

– А ты куда смотрела? Почему с сестрой не поговорила?

– Говорила! А толку? Авторитета у меня в семье не было никакого. На выпускной ни мать, ни отец не пришли. Знаешь, как обидно было? Весь праздник мне тогда испортили.

– И ты до сих пор помнишь? Это ж сколько лет прошло?

– Почти тридцать. А будто вчера было…

– Ну, а потом? Потом вы с матерью нашли общий язык?

– Не было у нас на это времени.

– В смысле?

– Так я же после школы в университет поступила, уехала за 300 км, дома бывала раз в год, не чаще.

– Почему?

– А меня там никто не ждал. Помню, в первые каникулы приехала, думала обрадуются, ан нет. У родителей племянники гостили. Мама вокруг них суетилась. Глянула на меня и говорит:

– Чего приехала? Предупреждать надо. Ночевать негде: видишь, дети у нас…

– Ничего себе!

– Я развернулась и ушла. У подруги переночевала. А на следующий день уехала.

Потом приезжала несколько раз, но никто никогда не интересовался как я учусь, как живу. Все время путались на каком я курсе учусь.

Все время чувствовала себя лишней. Дома все стены были в фотографиях внуков. Моей фотки, хоть я была далеко и виделись мы редко, я не нашла ни одной…

Ира замолчала. Потом всхлипнула и продолжила:

– Долго я на мать обижалась. И на сестру. Упрекала, что неправильно живут. В итоге, рассорились мы окончательно.

Когда замуж выходила, им даже не сообщила. Только после рождения сына написала маме. Думала, обрадуется, приедет. Не приехала. Я решила, что мой сын для нее – не внук.

На самом деле, мама хотела поехать, но не смогла: заболел отец. Она ходила за ним как за маленьким. Мне никто об этом не сказал. Отрезанный ломоть – зачем говорить?

Увиделись мы только, когда папы не стало.

Много упреков я тогда выслушала в свой адрес. И больше всех Вера возмущалась. Мол, никудышная я дочь: не помогла маме за отцом ухаживать. И бездушной назвала, и черствой. Да во всеуслышание!

Это потом я узнала, что она сама, хотя рядом жила, маме тоже не помогала. И взрослые внуки почти не наведывались.

Я с сестрой не спорила. Прощения у мамы попросила.

А через год забрала ее к себе. Не могла она одна, очень по отцу скучала. Да и ослабела очень.

Вера к себе ее не позвала. Как же? У них же места мало!

А мы маме отдельную комнату выделили, заботой окружили. Чего я тебе рассказываю: ты сама все видела…

– Да, – киваю головой, – я даже не подозревала, что у вас такие сложные отношения были.

– Знаешь, я такая счастливая была, пока мама у меня жила. За эти восемь лет мы стали гораздо ближе. Я наконец, насытилась общением с ней. Не представляю, как буду без нее.

– Уехала?

– Похоронили…, – Ирина расплакалась.

– Прости, не знала. Соболезную.

– Тихо умерла, во сне. Вере сообщила, а она даже на похороны не приехала. Сказала, что приболела. И внуки не приехали. Эх, знала бы мама…

– Она знает…

– Думаешь?

– Уверена.

– Жаль. Лучше бы не знала. Не было бы так обидно. Столько сил отдала им. Так любила. О себе забывала. А они вот так… Даже попрощаться не соизволили… Хотя… Чему удивляться? Они за эти годы к ней живой ни разу не приехали.

– Знаешь, Ира, – вырвалось у меня, – не думай ты об этом. Не накручивай себя. Мама твоя сделала для них все, что смогла. И что сама хотела. Вот и все. А они – поступили, как поступили. Видимо, нет у них внутреннего устроения поступать иначе.

– Неблагодарные! – вздохнула Ирина, – как можно такими быть?

– Как видишь – можно. Не переживай, каждый выбор влечет за собой определенные последствия.

– Ой, нет! Я им плохого не желаю, – Ирина даже руками замахала, – наоборот: пусть у них все хорошо будет. И у Веры. Пусть мамочка моя спокойна за них будет. А я что? Я переживу… Я же черствая…

Источник