«Я не хочу ссориться» — дрожащим голосом произнесла Тамара Ивановна, надеясь наладить контакт с раздраженным соседом

Алексей Михайлович тяжело дышал, словно пытаясь сдержать что-то внутри себя.

Тамара Ивановна ощутила, как в горле у неё застрял комок.

Она бросила взгляд на Дмитрия, затем на Алексея Михайловича. — Я не хочу ссориться.

Просто… но слова не находили выхода.

Дмитрий кивнул, будто приняв решение: — Давайте так, я сейчас выйду покурить, а потом доделаю тихие работы.

Однако Алексей Михайлович бросил на Дмитрия тяжёлый взгляд.

Дмитрий вздохнул… — Если не хотите — как скажете.

Алексей Михайлович резко отвернулся, подобрал с пола тряпку и швырнул её в угол.

В этот момент Тамара Ивановна осознала, что если останется здесь ещё хотя бы минуту, то окончательно сорвётся.

Она повернулась и поспешила вниз по лестнице.

На улице воздух был горячим и тяжёлым, но всё же легче, чем в подъезде.

Гудение кондиционеров, скрытых за окнами, сливалось с отдалённым гулом транспорта.

Асфальт казался живым, от него исходил жар, поднимающийся волнами.

Тамара Ивановна прошла мимо клумб с увядшими бархатцами и присела на лавочку у подъезда.

Под её ладонью дерево было шершавым, пальцы ощутили тёплую сухость.

Она опустила голову на грудь, чувствуя, как испарина выступает через одежду.

Алексей Михайлович стоял у окна, слегка приоткрыв раму.

Его взгляд скользил по двору и остановился на фигуре Тамары Ивановны.

Она казалась чужой и уязвимой, хотя он знал её долгие годы.

Он наблюдал, как она села на лавку, и вдруг в нём возникло нечто, похожее на жалость — не к ней, а к себе самому.

В памяти всплыли моменты, когда он сам не мог сосредоточиться из-за ремонта у соседей, как раздражался на любой посторонний шум.

Всегда считал, что уступать — значит проигрывать.

Но теперь почему-то захотелось выйти во двор и просто поговорить, не вступая в спор.

Возможно, потому что устал постоянно находиться в обороне.

Дмитрий стоял у окна кухни, глядя во двор.

Он вытер руки, устало потер шею и бросил взгляд на инструменты.