Почему мы хотим быть cool, а не hot

Я бы хотел, чтобы мои платья были «сконструированными», сформованными по всем изгибам женского тела, чьи контуры они бы вылепливали. Я акцентировал талию, пышность бедер, я подчеркивал бюст. Чтобы мои модели лучше удерживали форму, я почти всю ткань дублировал перкалем или тафтой, восстановив традицию, которая долго была заброшена», — говорил Кристиан Диор своей подруге и соратнице Сюзан Люлен, когда готовил свой знаменитый new look (вернее линии своей первой коллекции Corolle и En Huit, как он сам их назвал).

«То, что ты вынуждена быть куклой, всегда одинаковой, чтобы быть красивой, — это просто плохо, это недостойно женщин. Вот почему я ненавижу косой крой и все, что, по мнению людей, делает женщину красивой. Я принципиально против этого, с личной и общечеловеческой точек зрения. Другая причина, почему я против, — это банально. Я хочу быть умнее, сложнее, изощреннее, интереснее, новее», — говорит Миучча Прада в недавнем интервью Александру Фери из The Independent.

Миучча Прада

Я, конечно, хочу того же. И нас таких по миру наберется немало — тех, кто не собирается «подчеркивать изгибы», кто морщится от слова «пушап», кто не готов натягивать на себя бандажные платья ни ради чего на свете. Между «в обтяг» и «оверсайз» мы выбираем оверсайз, стараемся избегать высоких каблуков, не жертвуем повседневным комфортом и не знаем определения страшнее, чем «тщательно продуманный образ». Любая объективация для нас — зло, а выражение «украшать собой» звучит практически оскорбительно. Одежда для нас скорее защитный камуфляж, мягкий барьер между нами и миром. Ключевые слова — да, на английском — sophisticated, understatement, diversity, и наша тщательно культивируемая естественность — не только эстетический, но и этический выбор. Птенцы гнезда Миуччи, мы равняемся на Фиби, Стеллу, Надеж и прочих достойнейших женщин.

Цитаты выше не просто формулируют два разных подхода к пониманию и выражению женственности. Между ними — вся эволюция моды последних 60 лет, более того — эволюция западного феминизма. Первая цитата — утверждение экстремальной женственности, с которой началась мода послевоенной Европы, вторая — манифест женственности новой, отталкивающейся от традиционных требований к красоте и традиционных гендерных ролей.

Центральная идея женственности, какой ее нам завещал Кристиан Диор и какой ее до сих пор понимают на форумах девичьих сайтов, — это идея совершенства. Женщина и ее платья должны быть максимально безупречны — почти до такой степени, чтобы невозможно было поверить в их материальность. Сейчас в разных концах света проходят две выставки, посвященные ровно такому совершенству: в Музее Гальера показывают платья графини Греффюль, легендарной меценатки и светской дамы Belle Époque, которую Пруст вывел как герцогиню де Германт, а в Институте костюма музея Метрополитен выставлены наряды 86-летней графини Жаклин де Риб, легендарной клиентки всех на свете кутюрье и ярчайшей звезды послевоенной светской Европы и Америки.

То, что сейчас идеал красоты связан с несовершенством, это уже практически общее место: для глаза современного человека красота как раз в погрешностях, в изъянах, в дефектах. Именно несовершенство цепляет наш глаз, трогает нашу душу и заводит наше воображение. С идеи несовершенства начинают японские деконструктивисты на рубеже 70-х и 80-х, ее же подхватывают деконструктивисты бельгийские в 80-е. Они яростно разделываются с традиционной женственностью и гламуром — красота и вообще жизнь для них начинаются там, где заканчиваются идеальные пропорции и «подчеркнутые изгибы».

Prada осень-зима 1988

Comme Garcons 1984

Почему же мы говорим о новой женственности именно сейчас? И почему именно Миучча Прада стала великой матерью новой женственности?

Прада начинала тоже в 80-е (первая коллекция — FW 1988), и, конечно, ею двигали та же идея несовершенства и тот же отказ от общепринятого «красивого», что и деконструктивистами. Но было одно существенное различие: Прада демонтировала клише традиционной женственности в большей степени интеллектуально, чем формально. В ее нарядах не было гламура, но в них не было и никакой гипертрофированной деформации и асимметрии — никаких мятых черных хламид с рукавами, пришитыми на спине, она никогда не делала. Собственно, она брала эти самые клише, причем в их винтажном виде — итальянская mamma, офисная карьеристка в костюме, благородная миланская матрона и прочее, — и пропускала их сквозь безжалостно иронический фильтр, остраняя их. Именно ее подход — отказ от всего, «что, по мнению людей, делает женщину красивой», страсть к «странным» винтажным нарядам, увлечение униформой — все то, что и составило фирменный ugly chic, — кардинально повлиял на современную моду, которая практически целиком вторична и подражательна.

В работе деконструктивистов были открытый вызов и демонстративный разрыв с женственностью золотого века кутюра. Женщина, надевавшая «Хиросима-шик» Кавакубо или пронзительно нелепые вещи Маржелы посреди гламура 80-х и 90-х, как бы говорила: «Я не такая, я — сложная, интеллектуальная, рафинированная, я выше всего этого bling-bling». И в этом была очевидная элитарность. Мода Миуччи Прады никогда не была элитарной, а, напротив, была и остается вполне консьюмеристской — интеллектуалы считывают иронию, массовая же публика обходится без контекста. Поэтому ни одному деконструктивисту и не снился такой коммерческий успех, как у прадовского ugly chic.

Как это непосредственно соотносится с новой женственностью, если началось 25 лет назад? Прада показала, что быть интересной важнее, чем быть красивой в конвенциальном смысле, что гендерные стереотипы существуют не для того, чтобы им следовать, а чтобы с ними играть как хочется. Она расширила пространство возможностей для женщин: стало необязательно выбирать между тщательно уложенными локонами и надетым задом наперед пальто, а можно было надеть сиротское платье и чувствовать себя в нем интересной. Не быть гламурной — но и не быть авангардной, андеграундной и т. п.

Первая коллекция Фиби Файло весна-лето 2010

И именно этому у нее научилось следующее поколение девушек — Стелла МакКартни и Фиби Файло. Особенно Фиби Файло, которая после Миуччи Прады наша главная культурная героиня. Уже в Chloé она делала замечательные коллекции, ни в чем не уступавшие ее прославившейся именно там предшественнице Стелле МакКартни; но то, что она сделала, придя в Céline, было действительно очень значимым для формирования новой женственности. Файло соединила подчеркнутый минимализм стиля с подчеркнутой роскошью исполнения. И сильной концепцией, которую моментально восприняли все, от фэшн-критиков до обычных покупателей: Кэти Хорин после ее первого показа писала, что она выходила из зала и со всех сторон слышала, как то одна, то другая женщина говорила, что вот, мол, наконец-то кто-то сделал одежду специально для нее. Одежду, которая излучала ясность, безмятежность и уверенность. Объемы, длина, свобода движений, конструкция, оставляющая пространство между телом и одеждой. Эта отстраненная манера первых коллекций Фиби Файло в Céline воспринималась тогда как манифест. В ней не было не только вызова, но и прадовской иронии — это были покой и воля. И тут же стал складываться контекст, который сейчас окончательно оформился в новую женственность.
The ROW 2015

Hermes осень-зима 2015

The Row с его платьями-фартуками и платьями-робами, новый Lemaire с естественной безупречностью и идеальными серым, коричневым и красным, новый Hermès с радикальным минимализмом, новые американские девушки Розетта Гетти (Rosetta Getty) и Рози Ассулин (Rosie Assoulin) с их новой скромностью и километрами ткани. Надеж Ване-Цыбульски сейчас одна из ключевых фигур новой женственности — недаром она сначала делала The Row, а потом ее переманил Hermès. Водолазки, прямые брюки, глухие плащи рыбака, широкие рабочие комбинезоны из глянцевой кожи и форменные платья из невероятной замши — никакого украшательства, только строгость и сила. В ее радикальном подходе бездна современности и феминистского пафоса и куда меньше мягкости, чем было у ее предшественника Кристофа Лемера. Ее одежда говорит: личность и персональный комфорт важнее всего. С ее приходом Hermès очень современно высказался насчет гендерных стереотипов и традиционной женственности — нисколько себе не изменив при этом, потому что весь этот суровый шик — вполне в его многолетних ремесленных традициях. 

И в кои-то веки России есть что тут сказать. Говоря о новой женственности и новых девушках, мы можем вспомнить объемные топы-воланы Вики Газинской и ее же широченные брюки-бананы со множеством складок из коллекции грядущей весны. Мы можем назвать Тиграна Аветисяна с его стоящим колом денимом. Но главное, что мы тут можем сказать и показать миру, — Nina Donis. Их цветовые плоскости, их объемы, их полный и принципиальный разрыв со всяческой «красивостью» — это наш символ новой женственности. И самое поразительное — это их феноменальная цельность — эстетическая, этическая, идеологическая — на протяжении примерно 20 лет. И это, конечно, делает их покруче Prada.

Vika Gazinskaya 2016

Tigran Avetisyan весна-лето 2016, Nina Donis осень-зима 2015

Новая женственность при этом вовсе не отрицает сексуальность, она просто видит ее куда более сложным феноменом, чем обтянутые грудь, попа и максимально короткая юбка — все те банальности, которые принято понимать под словом sexy. Одновременно с новой женственностью можно говорить и о новой сексуальности — отстраненной и даже прохладной. Притягательными становятся не максимальное подчеркивание вторичных половых признаков в стиле Кардашьян, а андрогинность и даже гендерная амбивалентность — условно говоря, не твердокаменная грудь в декольте, а соски, чуть заметные под наглухо застегнутой рубашкой. «Прохладность» вроде бы антоним к hot — но зато синоним к cool. Так вот — мы хотим быть cool, а не hot!

Все это пока малопостижимо для женщин старой закалки и для девушек, которые оценивают вещи по принципу «а что скажет мой молодой человек». Но суть новой женственности как раз в том, чтобы не жертвовать своим интеллектуальным и человеческим обликом ради социокультурных клише и традиционных гендерных ролей — и не требовать жертв от других. Мы не хотим ничего «украшать собой» — мы хотим быть самими собой. Вы же вольны остаться в своих бандажных платьях, если именно в них ваша суть. Потому что новая женственность — это не борьба со старой, это великая свобода от всяких клише и предрассудков. Для всех и для каждого.

Автор Елена Стафьева

Источник