Любой переход на новый этап оплачивается кризисом. Так или иначе. Самобытность оплачивается стыдом.
Выход из созависимости оплачивают разрывом.
Рождение оплачивается болью.
Близость оплачивают компромиссами.
Свободу — одиночеством. И так далее.
Если человек задержался роли, которая себя уже исчерпала, он начинает потихоньку сползать к эмоциональному банкротству. У него уже нет сил, нет мотивов, нет интереса.
Таких людей вокруг множество.
Матери, говорящие с подростками как с двухлетками.
Директора, плюющие на отчёты.
Тридцатилетние нимфетки.
Вечные студенты, добропорядочные мужья, правдорубы с голой задницей и ещё тьма персонажей…
Чем дольше задерживаешься в исчерпанной роли, тем больше становишься персонажем, все реплики которого предсказуемы, а шаги прописаны. Директора банкротятся, нимфетки соблазняют, мамаши обвиняют и так далее.
Что тут ещё скажешь? Надо в конце подвести мораль, но в этом нет правды, когда твой собственный кризис стоит перед носом как большое темноводное озеро, в которое нужно нырнуть целиком не зная, хватит ли тебе воздуха. Быть готовым утонуть, так и не коснувшись дна. Или пробить его собственной головой, выйдя с другой стороны.
Быть готовым к своей неготовности.
У людей, входящих в кризис, есть иллюзия, что они смогут сохранить жизнь неизменной. Те же связи, то же лицо, тот же уровень.
Но кризис — это всегда изменения. В первую очередь того, что сложнее всего менять. Иначе он не был бы кризисом.
Рано или поздно в него придётся войти. Медля на берегу ты платишь своим временем, силами, и, в конечном счете, жизнью. Так или иначе.
Александр Ройтман
Аглая Датешидзе
